Я чувствую необходимость сделать небольшое резюме этой главы. Мне нужно остановиться на значении и смысле всей этой противоречиво-двойственной критической литературы, целый водоворот которой создался около произведений Куинджи… Я уже упомянул мимоходом о назревавшем
переломев эстетических вкусах и понятиях, о том, что ясная и законченная в своей идеологии эпоха народничества и выражавшее ее художество передвижников приближались к своей ликвидации. Сейчас, в ближайшей главе, мне придется говорить подробнее как о причинах этой ликвидации, так и о симптомах ее. Здесь же отмечу, что именно творчество Куинджи явилось одним из ферментов, от которых зарождались новая жизнь, новые течения в искусстве… Если он одной ногой и стоял в старой эпохе, то другую смело заносил в сторону нарождавшегося, точнее — только
зарождавшегосятогда, направления. Двойственность в его творчестве была обусловлена двойственностью в идеологической атмосфере. Если голоса критики, в которых мы должны слышать прежде всего голоса публики, зрителей, были столь сбивчивы и разноречивы, если картины Куинджи восхвалялись одними (скажем: Сувориным, Вагнером, Максимом Белинским) за то самое, что, по мнению других (как Чуйко, Страхов), составляло
минусп его творчестве или даже
минусв искусстве всей эпохи, то объясняется это одним: эстетические (а значит, и философские) представления и настроения переживали именно
переходный момент,находились в брожении, в стадии ликвидации старого, поисков нового…
Вот этому-то
новомуКуинджи и «распахнул широко двери» — повторю я здесь выражение Вагнера… Как мы видели, это смутно чувствовал не один Вагнер, а и значительная часть критики. Но почти никто не умел определить сущность этого нового, не умел распознать истинное направление исканий Куинджи…
Эго новое состояло в более субъективном и обобщенном отношении к действительности, это новое в живописи сводилось к
пленэруи
импрессионизму…Им-то и пролагал путь наш новатор…
Глава VI
ГОДЫ «МОЛЧАНИЯ»
Q
керехожу к периоду жизни Архипа Ива-
Jv иовича, представляющему, поистине, камень преткновения для биографа, который пожелал бы документально, с определенными данными в руках, осветить его психологически…
За шумным моментом, только что описанным, за годами наиболее громкого успеха и славы следует тридцатилетний период
молчания.И следует непосредственно, не перемежаясь никакими неудачами, вообще ничем, что могло бы внешним образом объяснить загадку…
Начинается молчание тотчас после выставки «Ночи на Днепре», «Березовой рощи» и «Днепра утром». С года этой выставки, то есть с 1882 года, и до самой своей смерти Куинджи ни одной картины уже не выставляет. Мало того: до 900-х годов он даже никому из близких, кроме жены, не показывает своих работ… В середине 90-х годов он вновь выступает на общественной арене, но лишь в качестве преподавателя, десятилетие же, 1883–1893 годы, проводит в полной изолированности от публики и публичности, а если не считать немногих близких друзей, то и в полном уединении…
Это — случай совершенно исключительный в биографии больших художников.
Творчество
для себя,творчество, которое само по себе дает полное удовлетворение художнику, на мой взгляд, вовсе не гипербола и тем менее — фраза.
Во время самого процесса созидания истинный талант тем и характеризуется, что все его душевные силы сосредоточиваются на созидаемом, все фибры его существа напрягаются в одном стремлении — выявить овладевшую им художественную мысль в возможной полноте и совершенстве. Тут нет места заботе о впечатлении, какое получит публика, нет места думам о суде критики или потомства. Художество является
самоцелью— в подлинном смысле этого слова. Весь мир исчерпывается творящим
яхудожника да объектом его творчества: они —
вдвоемво всей вселенной, очерченные каким-то магическим кругом, вне которого ничто не существует…
Но, творя
для себя, иначе даже не умея творить, истинный талант все же, но самой природе своей,
общителен.
При всей той склонности к индивидуализму, какая заложена в самой натуре большинства современных художников, при всей их антиобщественной закваске,
искусство-товедь по существу своему глубоко
общественно.
Таким оно было от зачатия своего, когда в форме символов и обрядов служило общественно-религиозным целям. Таким оно осталось и сейчас, несмотря на века дробления и индивидуализации творчества, обособления художника от коллектива…
Гюйо, считающий целью искусства
объединение людей в области наиболее интимных переживаний,наш Толстой, по-моралистски суживающий эту мысль, но по существу дающий искусству то же определение, конечно, глубоко правы.
И первая стадия этого объединения есть единение самого художника со зрителем, слушателем, читателем путем
публичного выступления.