Я пожал плечами и вынул всё, что было в карманах, и положил это добро на пионерский пьедестал, а были там ключи от квартиры, полтора рубля мелочью и маленькая расчёска, вот убей не помню, когда и зачем я её туда сунул. Сизов внимательно рассмотрел всё это, перекинулся взглядом с напарником, тоже капитаном, а потом начал задавать вопросы:
— И зачем тебе столько гаек понадобилось?
— Друг просил принести, — быстро нашёлся я, — он там чего-то мастерит в сарае, ему гайки срочно понадобились.
— А если мы сейчас пойдём и проверим твоего друга?
— Да ради бога, с удовольствием прогуляюсь в приятной компании, товарищ капитан, — ответил я, соображая, к кому и куда их отвести. — Но я так и не понял, в чём вы меня подозреваете?
— Да всё ты понял, — буркнул капитан, возвращая мне гайки, — смотри, сейчас это было самое последнее предупреждение. В следующий раз я тебя посажу минимум на 15 суток, а может и побольше.
Я забрал у него свёрток, положил его в пакет и двинулся по Заводской в том же направлении, что и шёл, раздумывая при этом, как они на меня вышли, эти два капитана… и по-любому придумал только два варианта, либо Абрамыч сам сдал меня с потрохами, либо проболтался кому-то, кто сдал меня с потрохами… прослушку я сразу отмёл, не в шпионские же игры мы в самом деле играем. Ну и по-любому же получается, что астральный чекист Фролов наврал и в этом пункте своих предсказаний, сука…
Значит придётся пойти другим путём, как говаривал вождь мирового пролетариата… вот он как раз и стоит у меня на пути во дворе индустриального техникума, в классической позе с высоко поднятой правой рукой. Задумался между делом, что бы сказал Владимир Ильич в 1917 например году, если б узнал, сколько памятников ему будет установлено в ближайшие 50 лет… а сколько, спросите вы? И я тогда отвечу, что только в России в районе семи тысяч, это, правда, вместе с бюстами. Если прибавить сюда ещё и союзные республики, так что эту цифру смело можно на два умножать. Среди них весьма оригинальные встречаются, например на броневике. Типов этих памятников порядка двух десятков, как то — меркуровский, котихинский, алексеевский (по фамилиям скульторов), дедовский, с трубочкой, барин, крестьянин, в пальто, с кепкой, с тумбой, и это ещё далеко не всё — луганский, гомельский, краснодарский, харьковский, яхромский (это по тем местам, где первые такие памятники появились). Ну и не будем забывать ребёнка с кудрявой головой, и ребёнка с книжкой. Вот о чём бы диссертацию-то написать…
Но хватит про памятники, пора бы и о насущных проблемах задуматься… а задуматься про них как-то не получалось, одни обрывки мыслей в голове мелькали, как телеграфные столбы в окне скорого поезда. Ладно, махнул я рукой, завтра додумаю, утро, как говорится в народе, вечера мудренее… и заодно мудрёнее. А сейчас пойду-ка я родителей встречать.
Перед моим тринадцатым подъездом на лавочке сидел угрюмый и насупленный братан-близнец, не тот, который к Ленке клинья подбивал, а второй. И под левым глазом у него наливался здоровенный фингал, как раз в николаевский червонец диаметром.
— Явился, не запылился? — недобро сказал он мне, оставаясь на лавке.
— Так пыли же нет на улице, с чего мне пылиться-то? — сделал попытку перевести всё в шутку я.
— Сашку на пятнадцать суток закрыли, — не понял моей шутки он, — а всё из-за тебя, падла.
— Вот же снова-здорово, — сел я рядом с ним, — папашу-то кто порезал, я? А может Пушкин? Мы с Александр Сергеичем тут каким боком к его художествам?
— Если б не та монета, никто никого не порезал бы, — так же угрюмо продолжил он.
— Опять не понял — как эта монета со мной связывается? Ты уж говори прямо, раз начал.
— Клад кто нашёл, Пушкин? — передразнил он меня.
— Какой клад, товарищ братан? — решил идти в отказ я.
— Известно какой, который под полом первого этажа дебаркадера был.
— А ты его видел, чтоб так заявлять?
— Видеть не видел, но слышал, как ты с лектором уговаривался добычу поделить.
— Ладно, — мысленно махнул рукой я, — расскажу тебе всё, как есть. Да, разговаривал я с лектором на эту тему, и мы даже проверяли две комнаты на предмет этих кладов, но ничего не нашли, ни одной сраной медяшки. Глупостями всё это оказалось. А ваша монета там видимо совсем по другому поводу оказалась. Не надо было её папаше показывать, тогда бы и проблем у вас никаких не случилось.
— Сам знаю, что не надо было, — отвечал он, — это всё Санька похвастаться решил. Сколько хоть она стоит-то, не знаешь случайно?
— Случайно знаю, участковый просветил, когда про вас расспрашивал — от ста до двухсот рублей, зависит от состояния монеты и года выпуска.
— Блин, — расстроено пробормотал братан, — мне бы эти деньги сейчас пригодились бы.
— И зачем они тебе?
— Мопед давно хотел купить, присмотрел уже подходящий, как раз двести рубликов хватило бы.
— И что за мопед? — чисто чтобы поддержать разговор, спросил я.
— Ригу или Верховину.
— Они вроде больше двухсот стоят…
— Если только немного, я бы добавил из заработанного… да что теперь говорить-то, уплыли денежки.