А фронт был далеко

У машинистов последним появился Иван Артемьевич Кузнецов. Был он совсем стар, передвигался маленькими шажками, поддерживаемый двумя внуками-машинистами. А когда подошел, затихли купавинцы, только молчаливыми поклонами встречали великого работника. Непонятно откуда вынырнула табуретка и установилась в самом центре, определяя место дяде Ване.

Тяговики стояли солидным мужским строем. Здесь мужиков было заметно гуще: их почти не брали на фронт. По-иному взглянула война на другие службы: путейцам и движенцам оставила к этому празднику больше вдовьих юбок.

Мы с Василием остановились немного в сторонке от своих. В эти минуты мы забыли друг о друге.

Являлась Купавина…

Минутное волнение тронуло путейское крыло, когда подошли Мария Заярова с Еленой…

Я не встречал ее после войны. Еще вчера, зная, что жена и дочь Заярова станут на этом торжестве первыми людьми, я думал, что мне будет трудно сохранить спокойствие.

Но красивая женщина с пепельными от седины волосами, вольно откинутыми за плечи, не обращала особого внимания на окружающих. Она оберегала свою мать, очень постаревшую. Когда ей приходилось отвечать на приветствия, глаза ее теплились ласковым светом. В одно из таких мгновений я замер: Елена Заярова столкнулась с моим взглядом, словно запнувшись, испытующе всмотрелась в меня и отпустила милостиво.

«Не узнала…» — подумал я, не понимая, огорчился или обрадовался этому.

Мне о ней было известно почти все из случайных разговоров во время прошлых приездов. После болезни, на второй год войны, Ленка Заярова устроилась в станционный детский сад воспитательницей, а через год стала заведующей. Она уберегла от голода ребятишек военной поры и потому, наверное, стала едва ли не самой уважаемой среди купавинцев.

Жила она с матерью. О знакомствах ее или попытках устроить свою судьбу не поминали. Скорее всего, их не было.

— Ты что уперся в одно место? — подтолкнул меня Василий. И сообщил, довольный, словно об открытии: — Ты только приглядись… Сегодня не митингом пахнет, а парадом: Купавина-то прямо-таки построилась, да как интересно!..

— Ну, уж и парад, — из чистого противоречия сказал я. — Это даже не митинг: тут не больше двухсот человек.

— Эх, Саня! Не военной ты косточки. — И он как-то радостно сверкнул глазами: — Парад. Да еще какой!..

До митинга оставалось несколько минут. Пестрая толпа купавинцев утопталась перед памятником и трибункой в аккуратную подкову и, являя привычку к дисциплине, притихла в ожидании главного события. Я видел знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые лица и по каким-то необъяснимым приметам легко определял семьи.

— Не семейный ли парад ты углядел? — спросил я Василия.

Он оглянулся и, все так же улыбаясь, посоветовал:

— Ты гляди лучше, гляди…

Теперь, всматриваясь в лица купавинцев, я узнавал почти всех. И еще начинал понимать смысл Васькиного замечания: Купавина разбиралась на свои команды…

Позади дяди Вани Кузнецова плечо к плечу стояли Иван и Костя Захаркины. В сторонку от них отодвинулись их жены с детьми: парнем постарше и двумя девочками, казавшимися одногодками. Тут же была и Надежда Захаркина, полная седеющая женщина с удивительно чистым и добрым лицом. Она держала на руках ребенка. «Интересно, чей это?» — подумал я. И обратился к Ваське с вопросом:

— А где же Анна-то дяди Вани? Не вижу что-то…

— Не спроси еще у кого-нибудь, — шепотом отрезал Васька. — Умерла она… давно уж.

…Рядом с Кузнецовыми по долговязому и худому Павлу Глухову я узнал еще одну семью. Сам Павел года два назад ушел на пенсию, не продолжив, по примеру дяди Вани, на станции своей фамилии. Глуховы вырастили сына и двух дочерей: сын жил и работал на Новом заводе, а девки вышли замуж в Красногорск. Может, оттого и стоял сейчас среди них Павел, задумавшись о чем-то своем, и казался не то серьезным, не то сердитым…

В то время как я разглядывал старых купавинских машинистов, в стороне, где табунились мужики помоложе, из толпы выбрались, прихрамывая, два коренастых паровозника, бесцеремонно заняв место впереди всех. По их виду можно было предположить, что по пути сюда они где-то наткнулись на буфет.

— Вот, пожалуйста! — подтолкнул меня Васька. — Узнал?

— Вроде знакомые… — отозвался я, напрягая память.

— Да не майся ты, — помог он мне. — Поп с Петром это.

— Неразливные, как прежде…

— До старости дожили, а не унялись, — почти с одобрением сообщил Васька. — Ты ведь помнишь: они уходили вместе с Заяровым. Ну, вот… Оба попали в Добровольческий танковый, больше того — в одной роте оказались механиками-водителями. Сначала, значит, один сгорел, потом — другой. Разбросало их по госпиталям, а в Купавиной объявились через два дня один после другого: у Попа правая нога маленько короче левой, у Петра — левая…

Но как бы внушительно ни выглядело присутствие на митинге главной службы, я все время посматривал на наших путейцев. И если у паровозников, помня о Васькином наблюдении, можно было угадать какой-то парадный строй, у путейцев он не проглядывался.