А фронт был далеко

И почти тотчас лес отстал от нас. Выскочив из выемки, мы въехали на широкий мост, нависший над Исетью. Влево, в километре-полутора от нас, с высокого берега реку перепрыгнул, опираясь на гигантскую дугу, железнодорожный мост.

— А где мост на карьерной ветке? — спросил я Василия.

— Снесен. И ветка разобрана, — сообщил Васька. — Этот, по которому едем, как раз и стоит на месте старого.

Я встал.

— На ближайшей остановке выходим, — объявил Ваське.

— Как скажешь, — поднялся и он.

Остановка оказалась совсем близко. Мы вышли из троллейбуса и вернулись на мост. Теперь Исеть просматривалась в обе стороны. Внизу, у лесного берега, белели причалы большой лодочной станции.

— В той стороне где-то недалеко в Исеть должна впадать Каменушка?

— Два километра отсюда, — уточнил Васька.

— Пойдем туда, а? — попросил я.

— Как скажешь, — последовало великодушное Васьки.

Перейдя мост, мы подались влево. Старая тропинка побежала по краю обрывистого берега. Скоро она отвернула от реки в лесную гущу, а через полчаса привела к выемке, по которой круто в гору шла гравийная дорога. Почти тотчас же услышали и ревущий автомобильный мотор, объявившийся груженным щебенкой огромным самосвалом, тяжело ползущим вверх.

— Теперь влево вдоль дороги, — направлял меня Васька.

Вышли на высокий берег Каменушки. Под нами, внизу, где раньше бежала прозрачная, серебристая на перекатах речка, в которой между камней мы рубахами ловили гольянов, сейчас извивался грязно-рыжий, кажущийся густым, водяной сток.

— Что с Каменушкой?.. — растерянно спросил я.

— А это — Новый завод, который «союзного значения», перекрасил речку, — ответил Васька с издевкой, явно адресованной мне. Да еще спросил: — Искупаться не желаешь ли?..

Ощупывая взглядом берег, на котором, видимо, после весенних и ливневых разливов, оставалась вся грязь, я натолкнулся и на небольшой замусоренный мысок с грудой камней. И память, на мгновение вернув из прошлого сказочное видение, сразу потушила его.

…Из леса выходили без разговоров. И только на асфальте и услышал Ваську.

— На троллейбусе поедем или пешком?

— Пешком, конечно… Неохота толкаться, — ответил я.

Перейдя дорогу и миновав лесной массив, мы снова оказались перед жилыми кварталами.

— Нигде не видел, чтобы вот так: с одной стороны улицы лес, а с другой — дома, — заметил я.

— А он весь такой, Красногорск-то, — отозвался Василий. — Жилье поднимали возле заводов, когда обосновывались. А потом, после войны, стали строиться по берегу Исети, а вдоль дорог потянулись к Купавиной. Лес старались не шевелить, на пустошах же, как острова, появились отдельные кварталы. У них и свои названия есть: Лесной, Берег, Юбилейный, а то и того проще, по лесным кварталам — четвертый, седьмой, одиннадцатый…

— А мы сейчас где? — спросил я.

— К Юбилейному вышли, — ответил Васька, добавив: — Тут, если прямо пойти, как раз возле вашей казармы выйдем. Вот так.

Позади нас на улице показался маршрутный автобус.

— А этот куда? — полюбопытствовал я.

Васька обернулся и, махнув мне, побежал вперед, к остановке.

— Нам подходит!.. — крикнул на бегу.

Когда сели в автобус, я не мог сдержать своего удивления:

— Это из-за чего Грязнушка такая знаменитая стала, что до нее из города автобусный маршрут открыли? «Красногорск — Грязнушка», не смешно ли?

Васька захохотал, замысловато покрутил пятерней.

— Это мы с бдительностью маемся, — объяснил наконец. — Возле Грязнушки уж несколько лет назад большой аэродром с авиационной частью обосновался. Свой городок у них благоустроенный с клубом, детсадами, магазинами, столовой и всем прочим. Наши станционные иногда проникают туда за продуктами. Только школы нет, ребята к нам ездят… Вот и открыли маршрут, не назовешь же его «Красногорск — Военный аэродром»?..

Мы вышли из автобуса возле грязнушкинского переезда, в километре от въездных стрелок.

Да… И здесь Купавина стала иной. Участок дороги был уже двухпутным. Исчез привычный всем, видимый издалека, станционный «сторож» — семафор. Среди новых построек как-то уменьшилось в размерах старое паровозное депо, переоборудованное для электровозов. На бывшем топливном складе не громоздились горы угля. На деповских путях в разных местах стояло с пяток электровозов.

Ни дымка, ни гудка…

Но паровозы не исчезли.

К большому деповскому тупику, что выдавался в сторону челябинской вытяжки, добавили еще один путь. Там-то и притихли двумя километровыми сцепками, приткнувшись друг к другу, продымленные трудяги военной поры. Я попытался сосчитать их, но сбился на шестом десятке… Ухоженные, как состоятельные пенсионеры, с замасленными в деревянных обшивках дышлами, они то ли грелись, то ли дремали на майском солнце. Но высокая белесая полынь, поднявшаяся между шпал до половины скатов, выдавала их долголетнее безделье. И от этого паровозный приют выглядел грустным.

…Мимо нас мощный электровоз медленно втягивал на станцию очередной тяжеловес. Широколобый, хмурый, слившийся с составом, он по-змеиному бесшумно вползал на подъем. В кабине электровоза белел воротничком сосредоточенный машинист.

И память снова воскрешала прошлое…