А душу твою люблю...

Вечер с 7 почти до 12 я просидел у Пушкиной жены и ее сестры. Они живут на Аптекарском, но совершенно монашески. Никуда не ходят и не выезжают. Скажите баронессе Котен, что Пушкина очень интересна. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать. …На чай из мужчин пришли: Энгельгардт, Кодинец и Петерсон, а из дам – Пушкина, сестра ее, гувернантка и дочь Пушкина с маленькими двумя братьями. Сперва накрыли чай для детей с их гувернантами. После новый чай для нас в зале. Кончив житейское, занялись изящными искусствами: дети танцевали, а потом Оля играла с Фукс на фортепьяно, Александра Осиповна[3]очень полюбила Пушкину, нашед в ней интересную, скромную и умную даму. Вечер удался необыкновенно.

Почти ежедневно, вечерами, Наталья Николаевна с сестрой поднимались наверх, где жили Местры, уже старые, но интересующиеся всем, что происходило вокруг, умные, доброжелательные и жизнерадостные. У них собиралось небольшое общество, и центром его была Наталья Николаевна.

…И вот наконец с Михайловским все было решено в пользу семьи Пушкиных. Она со своей семьей там, в том самом Михайловском, которое так любил Пушкин и где по его воле он был похоронен возле Святогорского монастыря, на Синичьей горе.

Она приехала в Михайловское 19 мая 1841 года.

Известный петербургский мастер Пермагоров сделал надгробье Пушкину. Оно понравилось ей изяществом своим, простотой и в то же время значительностью. Первый раз Наталья Николаевна пришла на могилу мужа одна, ее сопровождал только дядька поэта Никита Тимофеевич.

Она стояла на коленях, обхватив руками обложенный дерном холмик с деревянным крестом, сотрясаясь в рыданиях. Плакал и Никита Тимофеевич, держа в руках помятый картуз.

Он поднял Наталью Николаевну, она вытерла платком слезы, потом поглядела на Никиту Тимофеевича и промокнула своим платком его глаза и щеки.

– Он выбрал это место сам, когда приезжал сюда в тысяча восемьсот тридцать шестом году хоронить мать… А мне оно не очень по душе, Никита.

Но если даже в ту страшную февральскую ночь она могла бы сопровождать гроб мужа, разве возможно было распорядиться против его желания? Несмотря на возражение придворных лиц, она похоронила Пушкина во фраке, а не в «полосатом кафтане» камер-юнкера, о чем, между прочим, он как-то раз обмолвился в письме к ней, и менее чуткая жена могла бы даже не обратить на это внимание.

Он писал ей около 28 июня 1834 года, когда она жила с детьми на Полотняном заводе:

Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе детей. Имение отца, как я в том удостоверился, расстроено до невозможности и только строгой экономией может еще поправиться…

Умри я сегодня, что с вами будет? мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку. Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться мне богатым – а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову.

Для того чтобы поставить памятник, нужно было сделать кирпичный цоколь и под все четыре стены подвести каменный фундамент на глубину два с половиной аршина. И выложить кирпичный склеп для гроба. Гроб был вынут из земли и до завершения работ поставлен в подвал. Наталья Николаевна в страшный август 1841 года как бы снова хоронила Пушкина, и эти похороны были трагичнее обычных.