Потом довольно долго не было слов — только тяжелое, прерывистое дыхание и хриплые, животные звуки, которые казались Гарри более искренними, чем слова. Он ловил каждый сдавленный вздох, который вырывался у Снейпа, и не обращал ни малейшего внимания на грохот, с которым валились на пол вещи, сбитые ими по пути к кровати, куда они двигались, не прерывая поцелуя, срывая одежду и отчаянно, почти дико цепляясь друг за друга.
Гарри не сказал ни слова, пока они оба не оказались обнаженными, пока Снейп не схватил его в охапку и не бросил на кровать. К тому времени горло у Гарри настолько пересохло от тяжелого дыхания, что у него получилось лишь прохрипеть: "Ты должен меня трахнуть", — в то время как Снейп опускался на него, вдавливая в матрас. — Ты меня трахнешь?
— Да, — ответил Снейп сквозь стиснутые зубы, а потом слова исчезли совсем, и остались лишь их возбужденные тела, и пальцы, запутавшиеся в его волосах, мокрых от пота, и дрожащие от напряжения мышцы, и жадные поцелуи, и такое всепоглощающее желание, что он почувствовал себя опустошенным, а боль внизу живота стала почти невыносимой. Он точно знал, чего хочет, и сейчас в мире не было ничего, кроме тела, прижимающегося к его телу, и жара, окружающего его, и когда он мельком ловил взгляд Снейпа, то видел его глазах жажду и одержимость, и от этого взгляда он словно падал и падал куда-то.
Все было совсем не похоже на то, что происходило между ними раньше, и когда Гарри кончил в первый раз, для него это было совершенно неожиданно. Он вдруг осознал, что на сей раз в прикосновениях Снейпа нет ни тонкости, ни терпеливости — нет, они были голодными, как будто руки Снейпа после долгого воздержания жаждали насытиться им. Одно горячее, требовательное, резкое движение руки, обхватившей его член, и Гарри застонал и кончил, вцепившись в плечи Снейпа так, будто земля уходила у него из-под ног и он мог бы упасть, если бы разжал руки.
Не было никакого перерыва, ни малейшей передышки, только один жадный поцелуй, и Снейп подался назад и перевернул Гарри, легко справляясь с его безвольным телом, как будто в его руках было нечто из пуха и перьев, а не тяжелая, все еще полная желания плоть. Сильные руки заставили Гарри приподняться на колени, развели дрожащие бедра, и Гарри уткнулся лицом в подушку и прикусил ее, потому что дело дошло до вторжения в его тело, в ту его часть, которая теперь казалась такой маленькой и тесной. Этот комок нервов посылал по всему его телу безумные сигналы, которые Гарри не понимал, но они наводили на мысль, что лучше быть готовым ко всему, к чему угодно, потому что отступать он уж точно не собирался.
Прикосновение горячего языка к его яичкам — и мир, казалось, перевернулся, а язык плавно скользнул выше и еще выше, покружил у входа и забрался внутрь, и Гарри понял, что растекся бы по простыням, если бы руки Снейпа не поддерживали его, позволяя порхающему, гениальному языку творить нечто потрясающее в самой уязвимой части его тела. У него вырывались слабые, удивленные, хныкающие звуки, и он был рад тому, что их приглушает подушка, особенно после того, как перешел на низкое, полное желания мычание. Он извивался, насколько позволяли сильные руки Снейпа, и выгибал спину так, что не удивился бы хрусту позвоночника. Было так легко потеряться, раствориться в ощущениях, забыть обо всем остальном, и вскоре ему уже не нужно было прятать лицо в подушку, потому что его перестало волновать то, какие звуки он издает, и он был только рад подставить мокрое, разгоряченное лицо прохладному воздуху.
И все же — все было по-другому. Он не понимал в чем, но совсем по-другому. Это ощущение не покидало Гарри. Оно оставалось с ним, пока его желание снова пробуждалось, превращалось в горячую, ненасытную страсть, бурлящую в крови, заставляющую его дрожать, покрываться потом и с трудом балансировать на той грани, за которой он начал бы умолять. Оно оставалось с ним, когда его рука скользнула под подушку, наткнулась на холодное стекло и извлекла наружу бутылочку — в затуманенном мозгу промелькнула было мысль, что это, должно быть, виски, но потом он, конечно, понял, что это такое, для чего и почему там оказалось, и он чуть было не кончил от одной этой мысли, но в конце концов только застонал и протянул бутылочку Снейпу, который без промедления забрал ее. Оно оставалась даже тогда, когда Снейп наконец отстранился от него, заставил приподняться, широко расставив колени, и замереть в этой неуклюжей позе.
И только когда горячий, скользкий член Снейпа прикоснулся ко входу в его тело, на Гарри обрушилось полное понимание происходящего: во-первых — что ожидание закончилось, во-вторых — что от одной этой мысли он может кончить раньше, чем Снейп успеет войти в него, и наконец — он окончательно и бесповоротно осознал, что различие, которое он все это время чувствовал, было не просто особенно сильным желанием, а отчаянием, порожденным ужасной, невысказанной вслух мыслью — они вели себя так потому, что у обоих в глубине души таилась уверенность, что это больше никогда не повториться.