A&B

— А ты, оказывается, улыбаться умеешь, — едва слышно сказал Араки, взяв в руки рамку, чтобы лучше ее осмотреть.

— Положи на место, — так же, не меняя положения, сказал Себ.

— Слушай, а мы никого не разбудим? — Он положил ее обратно и нажал на кнопку включения приставки.

— Нет. Я один живу.

— Ясно, а это твоя сестра?

— Нет. И хватит меня донимать.

— Девушка, значит?

— Я что тебе только что сказал? — Тон его был все такой же безмятежный, но на этот раз он сказал чуть громче.

— Не хочешь говорить, значит? — он явно дразнил Себастьяна. — Бросила тебя, что ли?

— Не лезь не в свое дело. — Себ был непоколебимо спокоен.

— О! Хорошая фраза, почаще ее себе напоминай, ладно? — Он усмехнулся. — А если серьезно, не считаешь, что это как-то нечестно? Ты обо мне все знаешь вплоть до того, что мне иногда кажется, что ты — экстрасенс или что-то вроде того, а я о тебе — совсем ничего? Может, я имею право знать хоть что-то?

— Алкоголь остатки инстинкта самосохранения в тебе добил? — Он сел нормально и посмотрел прямо в глаза Хиро, от чего у него по телу пробежали мурашки. — Ее нет больше в моей жизни. И не будем об этом.

— Прости я…

— Тебе не кажется, что ты слишком часто извиняешься? Это раздражает.

Себастьян встал с кресла, одним резким движением допил виски в своем бокале, подошел к окну и открыл дверь на балкон. В комнату тут же ворвался свежий морозный воздух. Хиро вышел вместе с ним. Холодный ветер потрепал их за волосы, от чего они оба поежились, но, однако, холод привел обоих в чувство. Себастьян прикурил сигарету. Едкий дым затейливо извивался и, раскачиваясь от ветра, поднимался к потолку.

— Араки, помнишь, ты говорил, что хочешь защищать людей?

— Что? А ну да… — Он замялся ненадолго. — Помню, а что?

— Что это значит?

— В каком смысле?

— Я бы понял, если бы ты сказал, что хочешь работать в полиции или что хочешь ловить преступников, но защищать… Я не понимаю.

— А что тут понимать? Я просто хочу защищать людей.

— Всех? И таких как Шарифов?

— Он, конечно, тот еще ублюдок, но все же человек.

— Вот как. И ты стал бы его защищать? — Он обернулся к нему и его глаза сверкнули, словно у кошки в темноте.

— Да… Нет… Не знаю, я запутался!

— Хорошо, попробуем иначе. От чего ты их собираешься защищать?

— От зла, конечно.

— Скажи, кто есть это зло?

— Не знаю.

— Другие люди, Араки. Защищая одних, ты неминуемо вредишь другим. Тут ничего не поделаешь.

— Да не так все. Вечно ты все коверкаешь.

— Всех спасти или, если угодно, защитить невозможно. Да и слишком субъективны эти понятия: зло, добро, хорошие и плохие. Все зависит лишь от того, с чьей стороны посмотреть. В жизни мы постоянно выбираем не между добром и злом, и даже не между черным и белым, а скорее между синим и красным. «В этой повести нет ангелов и нет злодеев…» — процитировал он слова довоенного писателя Довлатова. — «Нет грешников и праведников нет». Просто кому-то больше нравится красный, а кому-то синий.

— Я смотрю, тебе алкоголь язык развязывает?

— Есть немного. — Он замолчал ненадолго, уставившись на аллею, а после продолжил. — Вот скажи, а если так случится, и мне потребуется защита, ты станешь это делать?

— Ну конечно. — Он явно не ожидал такого вопроса, но ответил быстро, не задумываясь. — Я многим тебе обязан, естественно, я встану на твою защиту, если потребуется.

— А скажи, убивать людей это плохо?

— К чему такие вопросы? Да, конечно.

— И убийцу ты защищать не стал бы?

— Нет.

— А если я тебе расскажу, что последний месяц я только и делал, что убивал?

— Меня уже бесят твои гипотетические вопросы!

— А это не гипотетически. В общей сложности за прошлый месяц я отправил на тот свет полсотни людей или около того. А за всю свою жизнь я убил столько, что уже не сосчитать и примерно.

— Хватит! Не смешные у тебя шутки.

— А это не шутка. И ведь я не перестану. Вот и выходит, защитив меня, ты подпишешь смертный приговор еще неопределенному числу лиц. — Он затушил окурок в пепельнице и собрался уходить.

— Дай мне, пожалуйста. — Араки намекал на сигарету. Себ остановился, достал ему сигарету и позволил прикурить ее. Первая же затяжка обожгла горло, он закашлялся и, облокотившись на ограждение балкона, затянулся еще раз. — Я знаю одно — иначе я поступить не смогу. Если тебе понадобиться помощь, я не отвернусь от тебя, но я имею право знать, какие причины тебя на это толкают.

— Если бы я их не убил, они бы убили меня.

— Но зачем им это?

— Потому что я — Альфа, или забыл уже?

— Альфа, Бета… Как меня бесит уже это деление. Все мы — люди. И все мы хотим одного.

— И чего же?

— Счастья.

— Счастья, говоришь? А что если для одного счастье — это тихая семейная жизнь, а для второго — всадить первому пулю в лоб? Каждому хочется разного, и нередко эти желания взаимоисключают друг друга. И как, ты мне скажи, всех их сделать счастливыми?

— И все равно. Все мы люди, я уже говорил, и ты тоже. Тебе так же страшно, как и мне, так же больно.

— И тут-то ты промахнулся. Я себя человеком не считаю, и в этом мире много людей такого же мнения. Альфы — не люди.