A&B

После ухода Себастьяна, Араки еще долго не мог прийти в себя. И виной тому было не откровение про Альф, а беспокойство по поводу того, что белобрысый так странно попрощался с ним. И беспокойство это не покинуло его ни на следующий день, ни после. Время шло, прошла сначала одна неделя, потом другая, но белобрысый так и не появился. Конечно, лечение никто не отменял, и оно было все таким же изнуряющим, но оно явно того стоило. Как обычно, опережая все прогнозы врачей, Араки оправился раньше срока. Теперь никаких явных последствий от произошедшего он не ощущал. Он мог спокойно ходить, двигаться, вставать, ложится, держать ложку, карандаш и любые другие предметы, словом восстановился полностью. Но из больницы до официальной выписки его не выпускали. Даже просто прогуляться во дворе никто не разрешал. Но и без прогулок ему было чем заняться. Признав его дееспособным, к нему явились те, кто собирал и распоряжался его пожертвованиями. Без какой либо скромности с порога они озвучили собранную и уже потраченную суммы, а также во сколько они оценивают свою работу. Уладив мелкие детали, они полностью передали все средства в его владение. Оставшаяся денежная сумма не была столь огромна, как он себе воображал, но все равно довольно приличной. По его подсчетам ее хватит, чтобы доучится в старшей школе, совершенно не ощущая нужды в чем-либо, но это если не брать расходы на содержание отца.

Медицинские счета, что были ему даны для отчета о потраченных средствах, были действительно ужасающими. Стоимость одного его лечения навскидку превышала стоимость одной хорошей квартиры в элитном районе с охраной и консьержем, а вот содержание его отца в 30 таких же квартир. И это просто огромные цифры, от которых голова идет кругом. Благо все предыдущие расходы были уже покрыты, переживать нужно лишь о будущих. Но если учитывать расходы на отца, деньги кончатся меньше чем через полгода, как бы он ни экономил. Нужно принять единственно верное решение, но именно на него-то Араки и не был способен. Принять решение по отключению аппаратов жизнеобеспечения граничило для него с убийством собственного отца. На это он пойти не мог, но и отказаться от своей мечты — тоже. Его словно разрывало на две части.

И находясь в таком смятении, как никогда, он хотел увидеть Себастьяна. Он знал, что вряд ли тот ему поможет, но от простого совета или поддержки он не отказался бы. Остальные все шарахались от него. Единственной, кто спокойно с ним разговаривал, была все та же Кристи, но она была загружена работой, и поболтать особо не получалось. А после работы она мчалась к дочери, что вполне можно понять. Это давящее чувство одиночества теперь, казалось, было куда сильнее, нежели раньше.

День выписки, которого он так ждал, наступил весьма внезапно. Во всех этих переживаниях и суете он совсем потерял счет дням. Как только его выпустили из больницы, он сразу же направился к отцу. Зайдя в палату, он ожидал почувствовать тот же запах медицинского спирта и медикаментов, что царил во всей больнице, и который он ощущал в палате ранее. Но тот запах, что в реальности он почувствовал, был совсем не тем. В нос резко ударил запах гниющей плоти, тухлятины и отбросов организма. Хоть его отца и регулярно мыли, обхаживали и даже делали массажи, избежать элементарных пролежней не выходило. Он ссохся еще сильнее, хотя, казалось, больше и некуда. Тело местами покрывали темные трупные пятна. Зрелище, прямо скажем, не из приятных. И даже Араки не смог удержаться и сморщился, зайдя в палату. От запаха к горлу тут же подступила рвота, но ему повезло, он смог сдержаться. Не без усилия он прошел дальше и сел на стул.

«Это мой отец? Больше похоже на залежавшийся труп…»

Обычно, когда он его навещал, в голове у Араки непроизвольно всплывали старые воспоминания о детстве. Он разговаривал с ним, рассказывал, что ему вспоминалось или же о своих делах так, будто сейчас он лежит не на больничной койке, а сидит напротив него за столом и мирно прихлебывает чай. Но не сегодня. Сейчас единственное, что он делал — это боролся с отвращением и постоянным желанием выбежать из палаты. Из-за этого ему было стыдно перед отцом, но сделать с этим что-то он не мог. Пока он мучился от чувства вины и своей беспомощности, в его голове промелькнуло: «Когда все это уже кончится?!». Но осознав всю глубину этой мысли, он ужаснулся самому себе.

«Я не имею права на такие мысли! Он вырастил меня, воспитал, а я хочу, чтобы он умер? Да что я за сын после этого?!» — он схватился за голову. По щекам у него потекли слезы. Как же мучительно было осознавать, что смерть его отца неизбежна, и что он сам уже настолько устал видеть, как страдает самый дорогой ему человек, что сейчас он желает ему только смерти. Это желание было для него чуждым и до невозможного отвратным, и все же оно было. Как бы ему ни было противно, что бы он ни делал, как бы себя ни заставлял и ни перебарывал, это желание, словно сорняк, въелось в его душу.