Ремус тут же дернулся, поудобнее устраиваясь на кровати и сосредоточенно глядя на друга. Сириус тем временем начал аккуратно обгладывать мясо с куриного бедрышка, которое вытащил из необъятной сумки.
— Допустим так, — безэмоционально произнес Ремус. – Она все равно не догадается, кто я… Наверное.
— И какое слово ключевое?
— «Наверное»?
— Точно. Я не люблю эту твою Паркер, но она вцепилась в тебя стальной хваткой. Я до сих пор не пойму, почему она еще не догадалась о том, кто ты.
Ремус лишь пожал плечами.
— Разгадка, по сути, очевидна, а, значит, меньше шансов ее обнаружить. Никто не обращает внимания на самые простые варианты.
— Ну да. Послушать тебя, так оборотни разгуливают туда-сюда по всей магической Англии, — Сириус покачал головой. – Расскажешь, что произошло?
— А что произошло?
— Эмм… обязательно должно было что-то произойти, — Сириус коварно усмехнулся. – Никто не устоит против трех порций Веселящего Зелья.
Ремус секунду непонимающе смотрел Блэку в глаза, а затем подскочил на месте:
— Так вы подлили мне Веселящего Зелья?!
— Ага, — Сириус довольно ухмылялся. – Нашли рецепт… кое-где. Хотели помирить тебя с твоей ненаглядной. Видимо, не удалось?
— Удалось, — мигом помрачнел Ремус. – Еще как удалось.
— То-то я вижу, ты так от счастья светишься, что сбежал на целую неделю в ненавистную тебе старую лачугу. — Блэк наигранно важно покивал головой.
— Я ее поцеловал, — вдруг как ни в чем не бывало пожал плечами Ремус.
Сириус мгновение смотрел на друга, пытаясь понять: рассмеяться ему или же тот говорит серьезно.
— Я не шучу, — все так же спокойно сказал Люпин.
— А…
— Что, неужели тебя это так удивляет?
— Ну да, — все еще несколько удивленно отозвался Блэк. – Она же мрачная, противная и холодная. Как селедка.
Ремус уставился на друга, прожигая того взглядом. Сириус неуверенно поежился.
— Ладно, ладно. На вкус и цвет все девушки разные. Но, если ты, мой друг, после каждого более-менее важного шага в отношениях будешь убегать от партнерши… — парень выдержал многозначительную паузу. — Так и останешься девственником.
Ремус аж поперхнулся и возмущенно уставился на Сириуса.
— Ну да! Это же просто самая основная моя проблема.
— Будет, — уверенно кивнул Блэк. – Ты мне поверь. Когда-нибудь ты все-таки повзрослеешь, тебя начнут интересовать девочки, и вот тогда…
— Бродяга!!
Сириус, весело смеясь, отпрыгнул в сторону, заслоняясь от брошенной в него подушки трухлявым стулом.
— Ладно. Если без шуток, ты нам нужен. У нас нет ничего на АВ, эта дурацкая метка жжется, но уже меньше, и, по-моему, теряет силу. Мы с Джеймсом никак не можем понять, что нужно сделать, чтобы она указала нам на владельца.
— А я что могу сделать?
— Головой подумать. У тебя это лучше, чем у нас всех вместе взятых, получается.
— А Хвост?
— А Хвост… — Блэк ухмыльнулся и весело подмигнул другу, — повзрослел раньше тебя.
— О… — многозначительно протянул Ремус, не зная, что еще сказать. – Ну, думать я могу и здесь.
— Как тебе угодно. Может, попросить преподавателей, чтобы они и занятия здесь проводили? Лично для тебя? – Сириус покачал головой. – Послушай, Лунатик. Любому порой нужно время, чтобы повариться в собственном соку наедине со своими эмоциями и мыслями. Но, если ты и дальше собираешься здесь киснуть, я начну думать, что тебе просто нравится чувствовать себя отверженным и несчастным. И что менять ты ничего не собираешься. Очень не хочется думать, что я прав.
Ремус хотел было возразить, но Сириус по-кошачьи легко и грациозно поднялся с пола и скрылся в лестничном проеме. И, если себе честно признаться, он был абсолютно прав.
***
Эмили искала. Нет, не так. Она шла по следу. И не было ничего, что было способно сбить ее с пути. Беата, вечно неугомонная и неудержимая, теперь находилась вдалеке от нее – ослабляла бдительность Малфоя – а потому у когтевранки было до чертиков много времени, чтобы поразмышлять. После воскресной ночи Эмили часа три ворочалась в кровати и, наконец, лишь окончательно вымотавшись, забылась сном. Ее мучала неопределенность – что будет завтра? Как они будут смотреть друг другу в глаза? Что скажут? Что изменится? Девушка пыталась гнать эти мысли прочь – настолько тщедушными и инфантильными они ей казались.