A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)

Дамблдор очень вовремя и очень удачно совершил переворот в этом тихом сообществе, когда завалил Гвендолин чужими руками, но Беата все равно ощущала очень неприятные настроения, блуждающие по общинам. Колдуны нервничали. И задумывались.

Задумывались о том, на чью сторону встать и стоит ли вообще это делать.

У Беаты это вызывало смутное отвращение. Она видела перед собой кучку трепещущих закостенелых старичков и ни на что неспособный, взращенный в сахарных условиях молодняк. Молодняк жался к своим мамочкам, заискивающе глядел им в глаза и спрашивал, что им делать. Мамочки, в свою очередь, оглядывались на бабушек, а те — старые и поношенные — скрипели о том, что всегда лучше остаться в стороне. А потом расстелиться перед победителем, представиться ему в выгодном свете и сохранить автономию.

Соблюсти нейтралитет.

Беата такого слова не знала и никак не могла его запомнить.

Она честно рассмотрела ситуацию и так и эдак со всех сторон и сделала вывод, что оставаться в стороне и спокойно смотреть на то, как обезумевшие кровожадные твари пытаются подмять под себя мир просто потому, что им так хочется, она не может. Возможно, в ней играл юношеский неукротимый максимализм и стремление изменить старый, закостеневший мир. Возможно, она просто чувствовала, как из ее пальцев ускользают последние крохи магии. Возможно, она просто была человеком, который родился не в то время и не в той семье.

Ну или просто была человеком.

В любом случае, она сделала выбор и впервые могла бы сказать, что он полностью, до последней капли осмыслен. Это было ей не свойственно, но время детских игр кончилось.

Она не говорила ни Сириусу, ни Эмили, ни своей матери, но у нее было стойкое и страшное чувство, что ей не пережить этой войны. Это чувство билось внутри, раздувалось, как воспаленный гнойный нарыв и заставляло взрослеть. Им всем нужно было сделать это в очень короткий срок, чтобы не сойти с дистанции и не быть списанными со счетов. Детям не победить в войне, им не отстоять своих родных, своих близких и свой дом — для этого они слишком беспечны, слабы и наивны. А взрослыми они стать не успевали, но их мнения никто и не спрашивал.

Ощущали ли это Мародеры и все прочие — Беата не знала. Но когда они прощались с Блэком у массивных старых ворот Блэкшира, и он невесомо касался ее рук своими, Беата поняла, что пришло время уходить.

Сириус был воином-одиночкой ровно так же, как и Беата. Они готовы были ринуться в самую гущу событий, встать под вражеские заклинания ради друзей, но смотреть на то, как они будут умирать рядом, было бы невыносимо. Смотреть на то, как умрет Сириус, Беата бы не смогла. Это было что-то такое чуждое, дикое и страшное, к чему Беата была совсем-совсем не готова. Она не знала, любит ли Блэка, не знала, друг ли он ей или любовник. Не знала, но хотела, жаждала, только одного — чтобы он жил. Чтобы он улыбался. Чтобы он был, черт побери, счастлив.

Нашел жену, завел детей и внуков, вел мещанский образ жизни в своем огромном роскошном поместье и просто и по-человечески был счастлив.

А еще она знала, что вместе у них это не выйдет.

— Беата? — в гостиную вплыла высокая плотная девушка со смоляными волосами, заплетенными в две толстых косы, перевитых зелеными лентами. Она облачилась в длиное льняное платье с тяжелыми рукавами и плетенным кожаным ремешком.

— Мать, — Беата поднялась, склоняя голову перед Матерью Общин.

Они были одного возраста, похожей внешности и со схожим складом характера, но между ними была непреодолимая разница. Мать отвечала за целые семьи природных колдунов и не могла позволить себе глупостей, а Беата отвечала только за себя и могла творить все что угодно.

Груз ответственности отпечатался на лице девушки, и ее красивые темные глаза смотрели на Беату со смутной болезненной улыбкой. Так смотрят стареющие матери на дочерей, перед которыми еще открыт целый мир бесконечных возможностей.

— Арлин, — тихо поправила Беату девушка. — Мы с тобой знакомы с детства, Беата. Будет проще, если хотя бы ты будешь звать меня так же, как в старые добрые времена.

— Арлин, — послушно произнесла Беата.

— Я знаю, зачем ты пришла. Или полагаю, что знаю.

Арлин опустилась в кресло напротив, жестом указав Беате на соседнее. Ее длинное платье чуть вздыбилось на животе, когда она села. Беата задумчиво посмотрела туда, где сейчас зарождалась новая, ни в чем неповинная юная жизнь и поняла, что разговор смысла не имеет.

— Ты беременна, — констатировала она.

— Да.

— Ясно.

Арлин полуприкрыла глаза и коротко, виновато выдохнула. Они очень хорошо поняли друг друга.

Может быть, Арлин согласилась бы драться в этой войне против Волдеморта, если бы Беата привела веские, очень веские доводы. Может быть, она бы смирилась с тем, что ее люди будут умирать за чужие идеалы, за идеалы палочковых колдунов, которых они презирали. Может быть.

Но не тогда, когда она собиралась стать матерью. Это меняло все.