А. А. А. Е.

События, перегруженные стремлением к концу, как налитые свинцом болванчики, безудержно стремились к одной точке.

Дикки и Сакаи попали к одному индусу, работавшему в подполье. Саманы довели их до самого дома, что-то сказали худому, строгому человеку и скрылись по направлению к лесу. Индус с распростертыми объятиями принял молодых людей, снабдил их всем необходимым, рассказал о положении дела в организации.

Он посоветовал на поезде доехать до западной границы, сказал, кого они должны там найти, и дал явки. Он показал им, как организован транспорт литературы. Он сказал, что с каждым годом Ганди теряет своих приверженцев и что в городах рабочие, а по деревням бедняки идут в их ряды.

На западной границе, — там, куда получили явку Дикки и Сакаи, — была подпольная типография. Туда прибывали все бумаги, инструкции, газеты и журналы. Там находились журналисты, переводившие все, что нужно, на индусский или парсидский языки, и там же были наборщики и печатники, набиравшие и печатавшие готовые материалы.

Индус рассказал много интересного, посоветовал вести себя как можно осторожнее и помог им принять безукоризненный вид джентльменов. Дикки и Сакаи получили белые пробковые шлемы, белые шелковые рубашки, синие пиджаки и слегка палевые длинные брюки.

Индус снабдил их небольшим, приличным для путешественников багажом: желтые чемоданы с парой белья в руках, бинокли и фотоаппараты на ремне через плечо. Сытые и бодрые, Дикки и Сакаи дружески попрощались с индусом.

— Итак, товарищи, — говорил индус, — не забывайте. Эти документы и явки вы дадите человеку, у которого будет вышит на тюрбане один желтый луч. Ваш поезд отойдет в 2 ч. 40 м. и вы успеете. Ну а теперь, разрешите пожелать вам всего лучшего.

Автомобиль, вынырнувший откуда-то, довез Дикки и Сакаи к вокзалу.

На путях отправления стоял поезд местного назначения, именно тот, который был им нужен. Они купили билеты и заняли одно купе для европейцев. И когда по часам Дикки стрелка показывала два тридцать семь, Сакаи вспомнил о газетах:

— Дикки, я сбегаю и куплю, — сказал он.

— Смотри, не опоздай!

Как только Сакаи вышел и исчез в здании станции, поезд тронулся и, проезжая мимо часов на платформе, Дикки увидел, что время отправления правильное, и что Сакаи бежит и садится в один из самых дальних вагонов. Он успокоился и сел, зная, что на первой остановке Сакаи перейдет в свое купе.

А тот вскочил на ходу в поезд и, входя в чье-то купе, извинился:

— Я перейду к себе на первой остановке.

Он уселся в угол и стал смотреть в окно. Против него на скамейке сидели два человека и полулежала женщина. Женщина была — Фатьма, а люди, — парсы, посланные Касавами. Они ее напоили каким-то снадобьем, и она, не приходя в сознание, погрузилась в транс.

Остановки не очень часты на пути из Курачи в Келал. Они нечасты и на пути из Курачи в Кетта. На второй половине мили поезда, следовавшие вплотную один за другим, разошлись. Один пошел западнее с уклоном к югу, а другой на запад, в сторону севера.

Уставший от потрясений и бессонницы Сакаи задремал. Его укачивал приятный ритм колес и прохладный ветерок, залетавший в окно. Ему не верилось в то, что они так счастливо выбрались из всех передряг и приближаются к заветной цели.

Солнышко нацелилось сбоку и наигрывало на белом шлеме японца пухлыми, радужными зайчиками, перебегавшими то на лицо, то на руки. Он морщился, но ленился открывать глаза, а тогда отмахивался рукой, думая, что его кусают назойливые мухи. На другой скамейке парсы, не видя ничего опасного в дремавшем иностранце, тоже сладко задремали и, по всей вероятности, заснули бы крепко. Но Фатьма начала приходить в себя, в ее памяти вставали пережитые кошмары: Женя, бегство из гарема, мучительный путь по джунглям, змея, тигр и, наконец… наконец тьма и… пропасть. Она ужаснулась, открыла глаза и вскрикнула. А когда два парса яростно встрепенулись и свирепыми рожами склонились над ней, она отчаянно рванулась вперед:

— Где я? Куда вы везете меня?

— Молчи, о, женщина, наказанная Аллахом! Молчи — прошипел парс.

Фатьма еще раз дико рванулась. Тогда они схватили ее за руки…

Сакаи сначала думал, что он слышит шум и борьбу во сне, но его глаза медленно открывались и от солнца, окна и противоположной стены перешли на спину ближайшего к нему парса, а после… после… платье Фатьмы, во время сопротивления парсам, распахнулось, и на одном из обшлагов костюма Сакаи заметил портрет…

И, как только заметил, дремота исчезла, а сила налилась в его мускулы.

— Стойте, — бешено заорал он. — Эту девушку защищаю я.

Ногой он привел в беспамятство одного из телохранителей Фатьмы, рукой он схватил другого и, несмотря на сопротивление, вышвырнул его за окно. За вторым последовал первый.

III

Бобби страдал неопределенностью. С самого начала своей жизни он делал неопределенные вещи, имел неопределенный вид и неопределенные способности. Когда он вошел в зрелый возраст, то все, кроме имени и вида, в нем определилось.