Эти эксперименты показали, что при условии вашей постоянной концентрации на задаче, удается наблюдать «эффект» с той же легкостью в период бодрствования, как и во сне. Но такое удержание внимание достигается непросто. Действительно, это умение не требует особых способностей, но в значительной мере зависит от тренировок по контролю над воображением.
В моем случае, я провел опыт преимущественно с целью определения границы, если таковая существует, отделяющей наше знание о прошлом от знания о будущем. И что странно, выяснилось, что, по-видимому, такой границы не существует. Следует просто-напросто приостановить все объективные размышления о прошлом, и будущее явится в бессвязных вспышках. (Ведь, несмотря на сложность и затруднительность процесса, в конечном итоге, он сводится к этому.) Однако, если попробовать направить «цепь памяти» от прошлого к будущему, приходишь не столько к сдерживающему пределу, сколько к пустоте. Более того (это я установил в ходе отдельного эксперимента), если переводить внимание от одного рассматриваемого образа к другому, непосредственно связанного с предыдущем ассоциацией, остаешься, так сказать, в «прошлой» части цепочки. Так, внимание полностью соответствует своей природе. Ассоциируемые образы сменяют друг друга в стремительной, легкой последовательности; внимание скользит без заметных усилий или усталости.
Только ограничив очевидные ассоциации одним крупным образом и дождавшись, когда случится явный разрыв, внимание может выскользнуть за демаркирующую линию*
— Итак, — произнес я, — ты утверждаешь, что чем сильнее мы разрушаем ассоциативную цепь, тем больше нам раскрывается будущее? И что это явление связано с количеством лагера-премиум и амфетамина, которые мы поглощаем?
— Точно!
— Но в твоей цитате ни слова об этом не прозвучало! — возмутилась Сэди.
— Сам знаю! — огрызнулся Тёрнер, — К несчастью, те же самые наркотики, создавшие условия, в которых мы можем наблюдать данный феномен, одновременно, свели на нет нашу способность его интерпретировать… C’est la vie!
— Кстати, — заметил Моркемб, — как ты запомнил всю эту белибердятину? В чем фокус?
— Это не фокус, я не могу ее помнить. Я просто взглянул в то время, когда читал книгу, вероятно, так работает память у всех людей. Возможно, мы никогда не узнаем всю правду.
— Ты знаешь, что мне кажется, — произнес Эд, — по-моему, происходит что-то гораздо более зловещее…
— Ты прав! На самом деле, я не читал ее, а просто заглянул вперед, когда я буду ее читать… Вероятно, так работает память у всех людей, возможно, мы никогда не узнаем всю правду.
— Смотрите! — воскликнул Робинзон, внимательно следивший за явлением. — Он заколыхался.
Так оно и было, раздался странный шум, словно кто-то медленно выпускает воздух из воздушного шара, и Джим резко исчез.
— Там! — заволновался Моркемб, указывая на пол, где стояло привидение. — Эктоплазма! — он метнулся и зачерпнул ладонью, — Ёёё! Блядь! Фу-уу! Кончина! — негодовал он, выбрасывая жидкость и вытирая руки о джинсы.
— Спущенка путешествующего во времени Джима Моррисона, если быть точным! — провозгласил Эд, и мы покатились со смеху. Тут вломились несколько вышибал и вышвырнули нас к чертям собачьим.
Мы стояли на тальковом пляже за клубом, пока Эд ходил за джэгом. Мы с Сэди спустились в черноту у края воды. Присели, и она расстегнула мне ширинку, жадно сгребла мой набухающий орган и, обрабатывая его проворными пальцами, она начала мрачно и нараспев читать лотреамо-новского «Мальдорора» (Песнь первая, строфа девятая):
Vieil осёап, tu es le symbole de l’identitd: tou-jours 6gal
Vieil осёап, il n’y aurait rien d’impossible
Но не успел я эякулировать, как нас осветили фары и настойчивое бибиканье эдовского джэга. Мы залезли в машину и почесали прямо на хату. Моркемб сидел впереди и звонил всякому народу, зазывая их зайти. Добравшись до места, мы наполнили спидом большое красное ведро и пусти-
* О древний Океан, ты символ постоянства, ты испо-кон веков тождествен сам себе. Твоя суть неизменна, и если шторм бушует где-то на твоих просторах, то в других широтах гладь невозмутима. Ты не то что человек, который остановится поглазеть, как два бульдога рвут друг друга в клочья, но не оглянется на похоронную процессию; утром он весел и приветлив, вечером — не в духе, нынче смеется, завтра плачет. Привет тебе, о древний Океан!
О древний Океан, в тебе, возможно, таится нечто, сулящее великую пользу человечеству. (Лотреамон. Песни Мальдорора. М. 1993; пер. Н. Мавлевич).