9b2f19cccef0329943fdba2359dd3ed9

два, но теперь не могу. Может быть, настало время уйти на пенсию. Мне будет

восемьдесят восемь девятнадцатого августа, и мои лучшие годы далеко позади.

- Я уверена, что это неправда. Вы знаете больше, чем любой здесь.

- Ну, спасибо вам на добром слове, но я не так уверена. Это игра молодых людей.

Репортеры и редакторы в эти дни - все дети, не старше пятидесяти. Слишком много

амбиций и энергии, на мой вкус. Они сквернословят, приходят на работу в джинсах, и

большинство не может грамотно писать, но они очень любят свою работу, что больше, чем

я могу сказать.

- Но что вы будете делать, если уйдете? Вы сойдете с ума.

- Да, это заслуживает беспокойства. Я не занимаюсь рукоделием, а много читать можно до

тех пор, пока зрение не начнет слабеть. Кто-то советовал волонтерскую работу, но я об

этом даже думать не хочу. Я привыкла, чтобы мне платили, и идея отдавать даром мое

время и способности просто оскорбительна. Женщины посмелей меня десятилетиями

боролись за равную оплату труда, и почему я должна зачеркивать их достижения?

В любом случае, я сомневаюсь, что вы пришли сюда выслушивать мои жалобы. Чем я

могу вам помочь?

Я написала имя Кристиана Саттерфилда на полоске бумаги и подвинула по стойке к ней.

- Я бы хотела увидеть файл на этого парня. У меня есть две вырезки, но надеюсь, что есть

больше.

Она прочитала имя.

- Давайте посмотрим, что я смогу найти.

Через несколько минут я сидела за столом с конвертом перед собой. Кроме статей, которые

мне дала Хелли, там было немного. В единственной заметке упоминалось, что он получил

академическую стипендию, когда закончил школу в 1975 году. Его приняли в университет, где он изучал экономику. Парень был неглуп, и, если верить фотографии, хорош собой.

Как он оказался в тюрьме? У меня были одноклассники - тупые, курившие травку

неудачники, у которых жизнь сложилсь гораздо лучше.

Я вернула конверт Марджори.

- У меня вопрос. Я думаю, что кто-то приходил и тоже спрашивал информацию об этом

человеке. Это должна была быть женщина, немного за сорок. Высокая, стройная, пышные

рыже-каштановые волосы, нос с горбинкой - такое лицо, какое можно видеть в дорогих

журналах.

- Я бы запомнила кого-то с таким описанием. Конечно, я была в отпуске на Рождество, и

она могла прийти в то время. Я могу поспрашиватть, если хотите. Кто-то мог ее

запомнить. В наши дни к нам ходит не так много народа. Скоро газеты уйдут в прошлое.

- Это не может быть правдой. Вы так думаете? Люди хотят знать, что происходит в мире.

Телевизионные передачи никогда не заменят интересных статей.

- Все, что я знаю, были времена, когда газета была сердцем города. Теперь уже нет. Как

будто бы из нее вытекает живая кровь.

- Ну, это печально.

- Попробуйте взглянуть на это с моей позиции.

13

Я вернулась к офису и забрала машину. У меня было время заехать еще в одно место.

Я нашла карточку с адресом Тарин Сиземор. Проехала по Стейт и свернула на боковую

улицу, приблизившись к бару, который назывался “У сплетника Пита”. Бар закрывался и

снова открылся под новым названием несколько лет назад. Несмотря на это, все называли

его по-старому. Перед моим мысленным взором предстало фирменное блюдо заведения: сэндвич с острой салями и острым расплавленным сыром и яичницей в хрустящей булочке

с маслом. Я бы и дальше предавалась этой фантазии, но заметила нужный адрес прямо

напротив. Мне пришлось свернуть на следующем углу и развернуться. Было больше пяти

часов, и многие заведения уже закрылись, что сделало парковку легкой.

Я закрыла машину и вошла в обновленное викторианское здание, которое, видимо, вмещало теперь целый комплекс офисов психологов. Из этого я вычислила, что Тарин

должна заниматься семейной терапией, консультированием или социальной работой. У

нее, наверное, были годы профессиональной подготовки к тому, как изображать интерес к

разговорам других людей. Это может сработать в мою пользу, пока она не поймет, что мне

не нужен психолог.

Ее офис был под номером 100 на первом этаже. Я вошла и оказалась в небольшой

комфортабельной приемной с маленьким диваном и двумя креслами. Цветовая палитра

была успокаивающих голубоватых и зеленоватых тонов, возможно, предназначенная для

усмирения пациентов с эмоциональными тенденциями от огорчения до возбуждения. Окон

не было, а вторая дверь вела, очевидно, в сам кабинет.

Справа от двери горела красная лампочка. Я решила, что это значит, она занята. Стояла

мертвая тишина. Я посмотрела на часы, надеясь, что пришла не слишком поздно. Было

5.25. Насколько я знала, сеанс психотерапевта длится пятьдесят минут, но я понятия не

имела, когда он начался. Я села, отметив, что она выписывает шесть женских журналов, все свежие. Я взяла “Дом и сад” и начала читать статью о том, как развлечь на Пасху

восьмерых гостей, но потом поняла, что я не знаю столько людей, тем более, которые

согласились бы страдать от моей стряпни, даже если я их приглашу.

Через пятнадцать минут я встала, на цыпочках подошла к двери и прислушалась. Ни

уютного мурлыканья разговора, ни вскриков, ни всхлипов. Я снова уселась.