90 последних лет

Наконец, по истечении нескольких часов все было собрано и увязано, погорельцы, увешанные оружием бандитов и закутанные для сохранения тепла в разномастные куртки, платки и тряпки, странными гусеницами начали неуклюже карабкаться по каткам и бортам машины оставляя грязные следы на металле. Все очень спешили, глаза опасливо обшаривали дорогу, уходящую в туман, а уши каждую секунду ожидали услышать рев моторов нового карательного отряда. Шарлотта была облеплена людьми словно жук голодными муравьями, они сидели вдоль бортов, между их ног и посередине кузова были сложены ящики, клетки и бочки. Пассажиры сидели так тесно, что даже не боялись упасть, надгусеничные полки, крыша, капот и даже узкий передний бампер с лебедкой были заняты людскими телами, всего двадцать один человек и около двух тонн груза.

Когда борт кузова с трудом закрылся, заставляя сидевших на лавках людей потесниться еще больше, Вэйн, ругая про себя перегруз, провернул ключ древнего стартера и легко завел двигатель, который заработал удивительно мягко, звуком напоминая урчание исполинского сытого кота. Немного прогрев мотор, водитель включил передачу и плавно нажал газ, однако при попытке тронутся болотоход только ужасно дернулся, качнув длинным телом и бессильно замер, отчего несколько человек сидевших спереди шлепнулись всем телом прямо в грязь перед гусеницами. Чертыхнувшись, Вэйн пробормотал что-то успокаивающее в адрес Шарлотты, еще раз завел заглохший двигатель и резче поддав газу заставив наконец транспорт медленно с натужным ревом двинуться сквозь грязь в сторону бывших ворот. Дождь усиливался, и опаленные руины деревни все больше погружались в грязно-белые объятия столбов пара, поднимавшиеся от испаряющейся в огне воды, становясь более призрачными и нереальными, как будто побуждая выживших скорее забыть пережитое горе и перевернуть эту страницу жизни. После того как напряженный рык перегруженного вездехода стих вдали, только шум дождя и его шипение на последних углях пожарища разбавляли мертвую тишину погибшего поселения.

Дыхание, едва заметное сиплое дыхание мучительными мелкими толчками, загонявшее холодный воздух в изорванные легкие, розовая кровавая пена, пузырившаяся сквозь раны на груди… Заплывшие глаза сквозь пелену боли следили за громоздкой кормой болотохода, медленно исчезающей в огромном столбе белого пара… В ушах только звук ударов сердца да бульканье в легких, каждый вздох взрывается в груди ослепительной вспышкой боли. От холода и потери крови уже не чувствовались конечности, лишь ярость поверженного зверя и какая-то злая сила удерживали душу в израненном теле последнего бандита из отряда карателей. Он дал себе клятву выжить во что бы то ни стало, клялся своим алым предводителям, в торжественной мрачности ожидающим своего бойца с победой, хищника взращенного и перекованного из степного бродяги, клялся черным тучам, холодному ветру и ливню обещая отдать даже свою душу за возможность еще раз встать на ноги и сражаться. Когда-то его звали Парс, что на старом турецком языке означало «пантера». И вот, умирающая пантера, вперив голубые глаза в темно-серое небо, несмотря на невероятную тяжесть ран, в очередной раз слабо дернулась от судороги, а затем будто вдохнув вместе с кислородом некий волшебный исцеляющий состав, со стоном перевернулась на бок, и обведя пространство вокруг себя мутным взглядом, медленно, опираясь на локоть, поползла по грязному месиву под днище истерзанного грузовика, обещающего хоть какое-то укрытие от дождя.

Глава 4. Эпидемия