Тропа была узкой, все время петляла и почти сразу пошла резко вверх. Местами, наступая на очередной корень или булыжник, я чувствовал себя так, словно взбираюсь по пологой лестнице. С одной стороны от меня плотными рядами вздымались сосны, оставляя густой аромат растений в сыром воздухе. Кругом пели птицы, но кроме них – ни одного звука в лесу.
Мэри сказала, что после мили ходьбы мне придется подняться более чем на две сотни футов, прежде чем я доберусь до того места, где тропинка поворачивает, огибая вершину холма. «Оттуда открывается великолепный вид».
Однако она не говорила, что по пути мне будут попадаться также и исторические памятники. Спустя примерно двадцат минут сбоку от тропы я увидел указатель и прочел, что слева я увижу руины одного из пяти домов Ле Бютро – французско-канадского сельского поселка. Вглядываясь в просветы между деревьями, внизу холма я заметил неровный каменный прямоугольник – фундамент крошечного дома.
Я знал, что нахожусь на франко-канадской территории. Мэри также посоветовала мне остановиться в небольшой рыболовецкой деревушке Четикамп до того, как я увижу ее древние истоки в парке.
Так что за час до начала моей прогулки я съехал с шоссе и припарковался рядом с рестораном на стороне дороги, расположенной ближе к воде. Несколько магазинов и других зданий ютились на узкой полоске земли между дорогой и бухтой. Мэри думала, что меня могут заинтересовать местные плетеные ковры или захочется попробовать
Перед тем как вернуться в машину, я прошелся немного назад вдоль шоссе, пока рестораны и магазины не сменились небольшими деревянными домиками. Узенькая тропинка простиралась перед ними, отделяя их от шоссе, проходившего практически перед их порогами. Позади зеленела небольшая лужайка и за ней воды залива Святого Лаврентия.
Кабот Трейл когда-то был небольшой тропой, гораздо уже, чем сейчас, хотя все эти дома уже тогда ютились по краям, омываемые с другой стороны солеными ледяными морскими водами. Мэри рассказала, что в Четикампе и на окрестных землях все еще говорят на французском. Здесь живут потомки франкоканадцев, которые в середине 1700-х годов были изгнаны Британией из долины Аннаполис в Новой Шотландии. Захватив в 1710 году французское поселение Акадия, Британия потребовала, чтобы его жители поклялись в верности британской короне. Большинство акадцев занимались в основном сельским хозяйством и были далеки от политики – больше всего они хотели оставаться в стороне и не встревать в разногласия между Францией и Британией в Северной Америке. Однако многие из них снабжали продовольствием французские военные крепости в современной Новой Шотландии и Нью-Брансуике. Так что, хоть большая часть акадцев десятилетиями мирно жила, подчиняясь британской короне, было решено, что они представляют серьезную угрозу для Британии, и их начали депортировать в Европу и в британские колонии. Многие акадцы, высланные обратно во Францию, позже эмигрировали во французские колонии в Северной Америке. Наиболее значительная часть отправилась в Луизиану, и их потомки стали теми, кого мы теперь называем каджунами. Я и так знал об этом, но Мэри также рассказала мне, что небольшая группа тех людей отправилась на остров Кейп Бретон и обосновалась на его северо-западном побережье. Гуляя вдоль этих крошечных домиков, я думал о том, насколько обособленно и изолированно, должно быть, чувствовали себя жители Четикамп – вероятно, всего несколько сотен людей на каменистых просторах побережья этого скалистого острова. Каково же им было? Горстка семей, приехавшая из огромных сельских поселений с тысячами жителей, они, должно быть, во всем зависели друг от друга. Но если уж Четикамп казался мне столь изолированным, то что и говорить о Ле Бютро?