лесок, богатый папоротником, вышел на бескрайнее дикое
Поправил Хана широкий кожаный ремень, удобно стянув-
поле. Но не радовала красота природная ни цветами полевы-
ший кольчугу из темных металлических колец, ощутил под ру-
ми, ни птичьим пением.
кой удобную костяную рукоять меча.
Достал он амулет свой, вгляделся. Играл мерцаньем глубо-
Не удивился он абсолютно и метаморфозе — откуда взя-
ким камень, как тогда, у портрета Королевы. Придал он Герману
лось оружие и прочее. Так и должно быть! Он — Воин! Воин
силы и, поцеловав подарок, рванул он, что было сил, якорь
Темной стороны! Он — Отмеченный!
этот, порождающий раздрай душевный, и отбросил подальше.
Наливался холодной решимостью разум, куда-то исчезла
Принял, другим словом, решение бесповоротное.
ненужная чувствительность души, рубцевалась кровоточащая
Потом долго шел он по огромному полю, бездумно, в полной
апатии. Но, теперь там, где ступала его нога, исчезала зеленая
рана, черный хлад тому анестезией, каменели твердостью льда
трава, на глазах тускнело разноцветье, гибли пчелы и бабоч-
мышцы в готовности своей разить со свирепой мощью.
ки, оставалась одна земля. И опустился Герман на одно ко-
Зрела явная неприязнь к тем, кто по ту сторону, кого пока
лено, склонил голову, да и завалился на бок в беспамятстве.
не видно, но ощущается незримо присутствие другой силы,
Не прошли даром мучения последнего времени и ночи бессон-
и предвидится скорая встреча с ней. На этой стороне его зна-
ные, да и ясность далась нелегко, видимо, нужно время для
ют, здесь его понимают и поддерживают, он чувствует себя
заживления кровоточащей внутри ссадины. Долго ли был вне
здесь личностью, не то, что в прошлой жизни. Кем он был
сознания, неизвестно ему, да и не думал он об этом. Когда от-
в том мире, где ночь сменялась днем? Бывший зэк, никому не-
крыл глаза, ослепило солнечными лучами его, но только тут же
нужный после смерти бабки, единственного родного челове-
они и исчезли. Как будто сдвинулись незримые щиты, неви-
ка. Абсолютно не интересный для кого-либо, даже мать род-
димые обыкновенному глазу фильтры, и преломили путь све-
ная испарилась в бесконечной Европе, ни одного письма. Что
ту, направили его в землю. Стоял он на четвереньках, утопали
уж говорить об окружающей среде людской, чужеродной, под-
колени в землице черной, под руками чувствовалась мягкость
лой и корыстолюбивой, где каждый за себя и только за себя.
и податливость почвы полевой.
Близкие существа — кот Чел и, смешно признаться, Маньяк
И лишенная солнечного света, земля быстро остывала,
Гималайский, видимо, от того, что они не люди, стали ближе
чувствовал Хана сначала прохладу, а затем и холод, окружа-
всех! Они понимали и любили его, он понимал и любил их.
ющий его. А перед ним, руку протяни, пролегла граница тьмы
Вряд ли бы ужился Хана в одной квартире с существами, на-
и света. На светлой стороне земля в траве и цветах, стреко-
зывающими себя людьми.
чут кузнечики, летают бабочки. Слабо, но доносится с сол-
Вообще, от них, что хорошего он видел? Как задравшая
нечной стороны жаворонка посвист, аромат пряный луговой!
планку оценки будущих женихов смазливая пустышка отверг-
Толкнуло что-то ощутимо, в плечо правое, скосил взгляд —
ла его! Жаль, поздно понял он никчемность первой симпатии,
ба! Как же, как же, встречались! Крупный черный ворон при-
что поделаешь, юность — время глупостей!
234
235
Тюрьма? Да! Это школа жизни, самой ее изнанки! Но луч-
А это кто? Брат во хвосте! Ктырь! Точно, Ктырь. Стоит, меч
ше ее не проходить, да еще, будучи подло подставленным.
здоровенный в землю воткнул, в левой руке шлем держит.
Существование после оной? По жизни, у Ханы и друзей-то
Да, поседели виски у урки, и волос на башке мало оста-
настоящих не было, а в кругах, к коим он был близок, ско-
лось, но взгляд все такой же, насмешливо наглый. По подтя-
рее больше было недоброжелателей. Да, в книжках, в теории,
нутой фигуре чувствуется, еще полон сил, профессиональный
может, и допускалось понятие это, но в жизни, на практике
каторжанин.
не сталкивался он, потому и не верил.
Присутствовали и прочие достойные лица, как то: Булыга,
А в этом грязно-белом многоэтажном муравейнике из си-
Хмеля, Гнутый и другие представители славной «Подковы».
ликатного кирпича, где никому ни до кого не было дела, жить
Стояли, вооруженные вилами да рогатинами, у Булаха за по-
овощем безразличным, терять месяцы и годы? Спрятавшись
ясом еще любимая «приправа» с полметра этак.
за двойными дверями, в глазок НП смотреть на суету, интри-
Да и у остальной подкованной публики, явно, кроме проче-
ги, ощущать зависть и подлость, и прочую копошню безли-
го, пики да засапожники запрятаны, не могут они иначе, без
кой массы?
подлянок-то. Стоят себе стаей, волчьими взглядами сверкают.
Жить среди фальши и лицемерия, чиновничьего произвола,
Повернул Хана́ голову налево и там, насколько глаз охва-
двойных стандартов и бесправия? Нет, спасибо! Прочь от этой
тывает, увидел бесконечные темно-серые ряды вооруженных
бестолковой и обезличенной жизни! Сыт, знаете ли, и рад из-
бойцов, изгибающейся линией повторяющих рельеф местно-