Лив же принимала его целиком. Со всеми его дурными привычками и изъянами. Окей, не со всеми — лишь с теми, о которых ей было известно. Но ведь и этого было достаточно. Может, со временем, она смогла бы пости…
Виктор нахмурился. Его взгляд, бездумно блуждавший по полумраку спальни, зацепился за посторонние силуэты — в дальнем углу комнаты на комоде стояли два чужеродных предмета. Лив забыла что-то из своих вещей? Вряд ли.
Вэйл почувствовал, как ледяной ветерок, сквозящий из приоткрывшейся двери в чёрно-белый мир, прошелся вдоль позвоночника снизу вверх и сдул шелуху ненужных мыслей с поверхности его сознания. Инстинкты в таких случаях его редко подводили. Виктор понял: Кэссиди всё-таки побывал в его квартире.
Он поднялся на ноги, по пути щёлкнув выключателем, и подошёл к комоду.
Стеклянные сосуды. Две огромные банки, наполненные формалином[4]. Виктору не нужно было разглядывать, что в них плавало. Он и так это знал. Трофеи Кэссиди. То, что он отобрал у Мэри Маргарет и… погодите-погодите, не кладите трубочку, разве была ещё одна жертва с вырезанной маткой?
Вэйл пытался сосредоточиться, но всем его существом вновь, как и тогда на вскрытии, овладела ярость. Он сверлил взглядом препарат, некогда бывший частичкой Мэри Маргарет, и не мог успокоить кипевшую от злости кровь.
Смерть для Виктора никогда не была чем-то страшным и непостижимым. Напротив, её загадочность и торжественная мрачность его всегда привлекали. Она присутствовала в его жизни с ранних лет — спасибо отцу. Вэйл прекрасно знал, как Она выглядит, какие запахи источает, какие звуки издаёт. Знал, как с Ней стоит обращаться. Как заточить Её, приостановив время и поставив на паузу все естественные процессы. Но вот, пожалуй, впервые за всё это время он ощутил, какая Она на самом деле ужасная. Гадкая. Несправедливая. Смерть не имела никакого права отбирать у него Мэри Маргарет.
Кэссиди не имел никакого права отбирать у меня Мэри Маргарет.
Ярость продолжала бежать по его венам, подгоняя, словно хлыстом, за собой и другие эмоции: обиду, гнев, чувство вины, горечь утраты, снова обиду, снова чувство вины.
Для Кэссиди это всё было игрой. С самого начала.
Первые годы своего посвящения он пытался копировать стиль Вэйла, во всём походить на него. Злился, когда у него не получалось. И всё равно продолжал имитировать, изворачиваться, притворяться. А после, как и однажды сам Виктор, признался, что будет искать свой путь. Но и здесь не смог отличиться: начитался книжек о легендарных серийных убийцах и решил использовать все методы сразу, чтобы каждое его убийство выглядело эффектно. Чтобы о нём стали писать в газетах. Чтобы ему дали звучное прозвище. Чтобы все его боялись.
Всё это шло вразрез со всеми правилами Виктора, который всегда был осторожен. Во всём. Всегда аккуратен. Он выбирал тех, кого не будут искать. Тех, чьё внезапное исчезновение оставалось незамеченным. Автостопщицы, колесящие по штату и не имеющие никаких привязанностей ни к месту, ни к людям. Сбегающие из дома дурочки-тинейджеры. Бродяжки, проститутки, просто одинокие дамочки. Он всегда всё проверял перед тем, как приступить к делу. И когда всё соответствовало его требованиям, он проверял ещё раз, чтобы удостовериться окончательно.
Виктор не гнался за славой. Ему было плевать на громкие заголовки. А вот Нилу — нет. Но когда Вэйл это понял, было уже поздно: Кэссиди впился в него, словно клещ. Он стал для Виктора персональной раковой опухолью. Неоперабельной. Со множественными метастазами. Избавиться от него не было ни единого шанса.
А потом в дело вмешался сам Голд. Сразу же после убийства Элис Вандер, всколыхнувшего весь Сторибрук. Потому что Нилу понадобилось алиби.
По иронии судьбы, именно Лив в тот день видела, как Элис садилась в машину, за рулём которой был Нил. Этот гад действовал самостоятельно, как и в случае с Одетт Шван, умыкнув колымагу Лайтмана из-под носа Виктора и не предупредив его о своих планах. Машина была оформлена на дальнего родственника матери бывшей жены Лайтмана и стала отличным средством передвижения для его приёмного сына, имевшего довольно эксцентричное хобби. И всё же сам Виктор старался использовать старый Мерседес лишь в крайних случаях, соблюдая все меры предосторожности. Но Нилу, конечно же, было на это плевать.
Голд, прознавший о том, чем в свободное время занимается его больное на голову чадо, страшно разозлился, и пару дней Нил лежал пластом, жалея самого себя и проклиная трость отца. Виктор же ликовал. Но недолго: ищейки Голда добрались и до него.