- Иногда человек по своей воле отдает другому то, что от него не получал. Бедствия и нужда того, кого мы любим и кем восхищаемся - очень весомое основание для требований.
- Я тут не вижу вообше никаких оснований для требований, - воскликнул лорд Дуглас с горечью, словно обезумев лишь от одного этого слова. - И больше не собираюсь снабжать его деньгами. Он мог бы заработать все деньги, которые ему нужны, если бы захотел, но он не хочет ничего делать. Он ленив, и становится всё ленивее с каждым днем, и слишком много пьет. Он невыносим. Когда он начал просить у меня деньги сегодня вечером, он был похож на старую проститутку.
- Боже правый! - воскликнул я. - Боже правый! Неужели у вас уже до такого дошло?
- Да, - повторил лорд Дуглас, не обратив внимания на мои слова. - Он был похож на старую толстую проститутку, - он смаковал это слово, - и я сказал ему об этом.
Я посмотрел на него, но не смог вымолвить ни слова. Поистине, тут нечего было сказать. Я подумал, что вот сейчас Оскар Уайльд действительно достиг последнего дна. Я не мог думать ни о ком, кроме Оскара: глядя на этого мелочного обиженного человечка, я понял, как страдал Оскар.
- Поскольку я тут ничего поделать не могу, - сказал я, - вы не возражаете, если я лягу спать? Я просто до смерти устал.
- Простите, - лорд Дуглас начал искать шляпу. - Вы придете завтра утром посмотреть лошадей?
- Вряд ли, - ответил я. - Сейчас я не способен на какие-либо суждения, я так устал, что просто лягу спать. Думаю, утром уеду в Париж. У меня там неотложные дела.
Лорд Дуглас пожелал мне спокойной ночи и ушел.
Я лежал без сна, глаза кололо от скорби и сочувствия к бедному Оскару, терпящему такое унижение в нужде и бедствиях, оскорбленному и поруганному человеком, которого он любил, человеком, который вверг его в Ад...
Я решил немедленно пойти к Оскару и немного его утешить. Подумал, что пятьдесят фунтов или около того для меня, в конце концов, большой роли не сыграют, и начал вспоминать все те приятные часы, которые провел с ним, часы веселых бесед и невероятного интеллектуального наслаждения.
Я поехал на утреннем поезде в Париж и пересек реку, чтобы попасть в гостиницу Оскара.
У него было две комнаты - маленькая гостиная и еще меньшая спальня. Когда я вошел, он лежал на кровати полураздетый. Комнаты произвели на меня неприятное впечатление. Они были обычными: незначительные простые маленькие французские комнатушки, обставленные без вкуса - привычные стулья из красного дерева, позолоченные часы на камине и нелепые желтые обои на стенах. Что меня поразило - так это беспорядок повсюду: книги на круглом столе, книги на стульях, книги на полу, беспорядок - вот пара носков, вот - шляпа и трость, пальто валяется на полу. Любовь к порядку и аккуратность, которыми Оскар отличался на Тайт-Стрит, полностью его покинули. Он не жил тут, не был намерен обустроить всё наилучшим образом: он просто существовал без какого-либо плана и цели.
Я пригласил Оскара на ланч. Пока он одевался, я понял, что его одежду постигли те же метаморфозы, что и жилье. В золотые времена в Лондоне Оскар был истинным денди, по вечерам носил белые жилеты, обязательно вставлял цветы в бутоньерку, никогда не забывал про перчатки и трость. А сейчас он был одет просто пристойно - только и всего. Настолько ниже среднего уровня, насколько прежде он средний уровень превосходил. Очевидно, Оскар махнул на себя рукой и больше не получал удовольствия от тщеславия. Мне это показалось дурным знаком.
Я всегда считал, что у Оскара отличное здоровье, думал, что он проживет до шестидесяти-семидесяти лет, но он больше не заботился о себе, и это меня угнетало. Какой-то источник жизни в нем, кажется, иссяк. Второе предательство Бози Дугласа стало для Оскара последним ударом.
В экипаже Оскар был поглощен своими мыслями, удручен, и сразу начал извиняться.
- Из меня будет плохой спутник, Фрэнк, - предупредил меня Оскар дрожащими губами.
Кажется, напоенный ароматами летний воздух Елисейских полей немного его оживил, но он, очевидно, утонул в горьких размышлениях и почти не замечал, куда едет. Время от времени он тяжело вздыхал, словно его что-то угнетало. Я как можно более беззаботно перепрыгивал с одной темы на другую, пытался отвлечь его от ненавистного предмета его горестных дум, но тщетно. Под конец ланча Оскар мрачно сказал:
- Фрэнк, я хочу, чтобы ты мне кое-что сказал. Скажи честно, считаешь ли ты, что я ошибаюсь. К сожалению, сам я этого не понимаю...Ты ведь помнишь, на днях я говорил о Бози - он теперь разбогател и швыряет деньги на скачки горстями.