80 лет одиночества

Игорь не всегда слушался моих добрых советов. Несмотря на долгие занудные приставания, мне не удалось заставить его бросить курить, хотя он уже тогда болел тяжелым диабетом, который в конце концов свел его в могилу. Второе непослушание также имело последствия. Я предупреждал всех своих ребят, что нельзя вступать в личные контакты с гидами американских выставок. Однажды они с Константином Султановым не послушались моего предостережения, что сделало Игоря, несмотря на безупречное «арийское» происхождение и наличие партбилета, до самого конца советской власти невыездным.

Зато в научном отношении Голосенко, безусловно, состоялся. Его первой интеллектуальной любовью был Питирим Сорокин, анализу работ которого он посвятил кандидатскую диссертацию и несколько превосходных печатных работ, получивших признание в научном мире. Затем его интересы распространились на всю историю русской социологии. В этом отношении ему очень помогла дружба с другим выпускником философского факультета, поистине замечательным человеком Виктором Михайловичем Зверевым. Философы, даже хорошие, редко обладают настоящей исторической и библиографической культурой, история науки часто кажется им простой филиацией идей. Зверев, истинный ученый-подвижник, был начисто лишен этого недостатка и привил свою любовь к тексту и библиографии Игорю.

Несмотря на плохое здоровье, Голосенко много работал. Среди его научных публикаций – работы о методологии историко-социологической науки, теоретическом наследии О. Конта, исторические обзоры исследований маргинальных слоев населения, блестящие статьи о «русском пьянстве», нищенстве, книжка о проституции (в соавторстве с И. Голодом), которую они любезно посвятили мне. Книга И. А. Голосенко и В. В. Козловского «История русской социологии XIX–XX веков» (1995) – один из самых авторитетных учебников в данной области. Большую ценность представляет опубликованный Голосенко библиографический указатель «Социологическая литература России второй половины XIX – начала ХХ века», а также указатель «Сочинения зарубежных социологов в русской печати середины XIX – начала ХХ века» (совместно с А. С. Скороходовой).

Голосенко был отличным преподавателем, любимцем студентов, будь то технический вуз или социологический факультет университета. Он был исключительно цельным и порядочным человеком. Даже в самые трудные времена он не стремился к карьере и не шел ради достижения успеха на нравственные компромиссы, на него всегда и во всем можно было положиться. И, что довольно редко среди мужчин, он был теплым и отзывчивым. После моего переезда в Москву мы встречались нечасто, но наши отношения оставались такими же сердечными, как в первые годы знакомства.

Первоклассным специалистом по истории немецкой социологии стала Римма Павловна Шпакова (1939–2006), которая также пришла ко мне студенткой (между прочим, ее очень любила моя мама), а затем всю жизнь преподавала в Санкт-Петербургском университете, где стала почетным профессором. Ее глубокие и оригинальные исследования о Максе Вебере и Вернере Зомбарте, основанные, в том числе, на архивных документах, публиковавшиеся в «Журнале социологии и социальной антропологии» и в «Социологических исследованиях», хорошо известны в Австрии и в Германии. Очень ценен и изданный под ее редакцией в серии «Классика социологии» объемистый сборник «Немецкая социология» (2003).

Исключительно успешна научная деятельность Александра Бенционовича Гофмана. Он учился на истфаке моей alma mater, Пединститута имени Герцена, ко мне его привел кто-то из его друзей, кроме того, о нем говорил его научный руководитель Б. Я. Рамм. Мальчик был явно талантлив и серьезно интересовался французской социологической школой, я назвал ему какую-то литературу, но больше ничем помочь не мог. Когда время подошло к окончанию вуза, мне позвонил их декан, мой бывший однокурсник, Александр Свиридов, сказал, какой это замечательный парень, но оставить его в аспирантуре в Герценовском институте невозможно по причине пятого пункта, не возьму ли я его к себе на философский факультет? «Саша, – сказал я, – неужели ты думаешь, что в ЛГУ антисемитизм слабее, чем у вас? Если ты, декан, не можешь оставить в аспирантуре собственного студента, что я могу сделать в университете, где его никто не знает, и даже образование у него непрофильное?» Но Гофману повезло, в это время в Москве как раз открылся ИКСИ, в котором кадрового антисемитизма не было, а конкурсные экзамены он легко преодолел.