Хотя магазинчик «Фидель и Че» нельзя назвать особо процветающим, но его дела идут намного лучше, чем раньше, да и круг посетителей расширился. В основном благодаря сигарам. Идея, в свое время поданная Фэл, упала на благодатную почву. Габриель, отбросив свое привычное благоговение перед отцовскими хьюмидорами и сигарами, в них хранящимися, перенес всю коллекцию в магазин. Несколько (особенно выдающихся с художественной точки зрения) ящиков стоят прямо на витрине, привлекая туристов, охотников за экзотическим антиквариатом, завсегдатаев блошиных рынков и просто зевак. А полки над прилавком теперь гордо именуются отделом HABANOS[31] и заполнены коробками с сигарами — от элитных сортов до самых демократичных.
Габриель уже подумывает о том, чтобы освободить для «Habanos» одну из стен, занятых книгами. А то и две.
Все это стало возможным благодаря Хосе Луису Салседо.
Габриель все-таки написал ему письмо на Кубу, и оказалось, что Фэл была недалека от истины. Хосе Луис и его покойный отец когда-то давно приятельствовали и даже считались близкими друзьями. Хосе начинал как самый обыкновенный торседорес на прославленной фабрике «Эль Лагито». Он был одним из тех, кто в шестьдесят шестом крутил сигары, созданные специально для Фиделя, — «Cohiba». Тогда — не то что сейчас (хотя и сейчас «Cohiba» поставляются на рынок в ограниченном количестве); тогда эти сигары могли попробовать только главы государств и высокопоставленные дипломаты. Им «Cohiba» преподносились в подарок.
А Хосе Луис до сих пор работает на «Эль Лагито», но уже не как торседорес: он занимает пост в экспортном отделе.
Еще в молодости Хосе был необыкновенным, жадным до знаний человеком. На почве жажды знаний и возможного расширения горизонтов они и сблизились с отцом, отец же привил Хосе любовь к книгам. Хотя до сих пор Хосе больше нравится слушать, чем читать самому,
При помощи Хосе (кем
Воды ручья принесли Габриелю несколько коробок дорогих «Соhibа» и несколько коробок «Siglo 6», «Linea Clasica» и «Linea 1492» — последние появились в 1992 году, в честь 500-летия открытия Америки Колумбом.
Письма от Хосе приходят намного реже, чем сигары, и представляют собой полную противоположность письмам Фэл.
Они очень короткие и легко умещаются на открытках с видами старой Гаваны. Еще на открытках изображены огромные сжатые кулаки, символизирующие готовность умереть за patria[33], кубинский флаг, а также Фидель и Че (куда же без них!).
Они написаны не слишком уверенным почерком — видно, что человек, их отправивший, не часто берет в руки ручку.
В них в основном задаются вопросы, касающиеся сигар:
какие сигары курят в семье Габриеля
какие сигары курит девушка Габриеля
какие сигары курит сам Габриель
что чувствует Габриель, когда закуривает сигару
что чувствует Габриель, когда оставляет ее умирать в пепельнице
как много людей из окружения Габриеля курят сигары
как много людей курят сигары вообще.
Есть и просто вопросы («как ушел из жизни твой отец, чико?», «когда наконец мир соберется с силами и раздавит американскую гадину?») — но таких меньшинство.
Хосе был женат, но жена умерла много лет назад, а сын с невесткой сбежали во Флориду и теперь навсегда вычеркнуты из его сердца. Осталась только внучка, единственная отрада старости. Замечательная девчушка, учится в университете на втором курсе и втихаря покуривает крепчайший «Bolivar».
Хосе не против «Боливара» и не против того, что он крепкий, но, как патриот, предпочел бы, чтобы внучка курила сигары фабрики «Эль Лагито».
Габриель поддакивает старику из-за океана, но в душе он — на стороне отвязной студентки: ассортиментная линейка предпочтений должна быть как можно более длинной.
Чтобы потрафить Хосе Луису — обладателю (как предполагает Габриель) тяжелого и вздорного характера, он выдает себя за большого друга «Cohiba», который начинает день с сигары, проводит его с сигарой и заканчивает — тоже с сигарой. Он вешает старику лапшу, что с детства слышал имя легендарного Хосе Луиса Салседо — и оно всегда было окружено почтением и благоговением и перекатывалось на языке с легкой грустью.
Неизвестно, верит ли этому старик: в открытке с видом Оружейной площади он написал: