7 способов соврать

Опустив голову, Клэр выходит из класса, как обычно, строевым шагом. Извиниться-то мы извинились, но наши отношения так и не наладились.

Джунипер, устало глядя на меня, садится на стол мистера Гуннара:

– Что между вами происходит в последнее время?

– Не знаю. Слушай, прости. Ты ведь не обязана нянчиться с нами.

– Да ладно, – пожимает она плечами. – Так что все-таки случилось?

– Ничего особенного. Просто… она вечно беспокоится, и я к этому привыкла. По-другому она…

– Конечно, не может.

– Да, натура у нее такая. Но в последнее время… даже не знаю… она слишком наседает, давит. Так и хочется ее послать: «Слушай, отвали, пожалуйста». Богом клянусь, порой она мнит себя моей матерью.

Последнее слово будто зависает в воздухе.

– Да уж. – Джунипер склоняет голову.

Ее белокурые волосы, снова распущенные, падают ей на лицо словно тонкие занавески, обрамляя глаза – две пронизывающие серые льдинки, – которые, как всегда, смотрят прямо в душу.

– Нет, правда. – Я складываю на груди руки и добавляю с негодованием: – Не хочу, чтобы Клэр заменяла мне кого-то. А она все никак не уймется.

– Ты ей это говорила?

– Нет. Она же изобразит изумление: Кто? Я? В общем, серьезного разговора не получится.

– Если хочешь, давай я с ней поговорю.

Я обдумываю ее предложение. Послать к Клэр Джунипер в качестве своего посредника? Это как-то по-детски.

– Не заморачивайся. Разберемся.

Джунипер задумчиво болтает ногами.

– Можно спросить?

– Валяй.

– Я не сомневаюсь в твоем здравомыслии, но мне любопытно: почему ты постоянно меняешь парней и никак ни на ком не остановишься?

Я пожимаю плечами:

– Может, потому, что мое тело принадлежит мне и я хочу сама распоряжаться своей судьбой.

Джунипер удивлена.

– А если без феминизма?

– Понимаешь, – смущенно улыбаясь, отвечаю я, – я не ищу ничего серьезного. Вряд ли в школьные годы я встречу любовь всей своей жизни… Так почему бы не поразвлекаться? Никаких страстей, никаких обязательств. – Эти слова слишком быстро слетают с моего языка. Я тряхнула головой. – Ну что, идем?

Джуни не лезет в душу. Она сползает со стола и идет вслед за мной. Мы торопливо спускаемся по лестнице и, минуя шкафчики, выходим на улицу. Всю дорогу Джуни молчит, и меня это устраивает.

Я снова и снова прокручиваю в голове наш разговор. Я люблю секс, привыкла сама принимать решения, мне нравятся идеи феминизма. Но я сплю с парнями не только из-за этого. Я просто люблю лежать в обнимку с парнем, склонив голову ему на плечо. Не хочу обижать никого из своих партнеров, но от этого я обычно получаю больше удовольствия, чем от секса.

Я не хочу копаться в причинах своего пристрастия. Это ведь все равно что осуждать себя, а меня и так уже все кому не лень обвиняют в «проституции», как многие «мягко» выражаются, и я не собираюсь показывать, что согласна с ними.

Мы идем по газону. На улице холодно, и я крепко обнимаю себя, чтобы хоть немного согреться. Пытаюсь забыть обиду на Клэр и отделаться от воспоминаний о маме. Зря я упомянула о ней в разговоре с Джунипер. Теперь она занимает мои мысли, никак не выходит из головы.

В это время года я всегда скучаю по маме. Сейчас, когда началась череда осенне-зимних праздников – Хэллоуин, День благодарения, Рождество, – я особенно усердно стараюсь не думать о ней. И на это уходит больше сил, чем обычно. Порой я даю волю воспоминаниям, сдуваю с них пыль, и они оживают. Я до сих пор вижу словно наяву, как мама изящными руками выгребает в миску тыквенные семечки. «Тыквенное нутро. У-у-уф, – вздыхает она. – Катрина, Оливия, юные смертные, помогите мне выпотрошить тыкву».

Теперь на праздники мы дом не украшаем. Папа ничего об этом не говорит, но мне кажется, без символов праздника ему спокойнее. И Кэт тоже молчит – правда, Кэт всегда молчит.

Джунипер отпирает автомобиль. Я усаживаюсь в пассажирское кресло, отодвигаю его, чтобы вытянуть ноги.

Джунипер давит на кнопку. Мотор урчит.

– Кэт-то домой не нужно подбросить?

– Нет, у нее сегодня драмкружок, – отвечаю я. – Ее кто-нибудь подвезет.

Моя сестра-двойняшка, должно быть, занимала «талантливую» часть материнского чрева. Хотя у меня развился талант сидеть в зале и аплодировать.

Машина трогается с места.

– О, наш соперник. – Джуни кивает в ту сторону парковки, где на крыше черного «камри» развалился высокий парень. – Вон там.

Я резко выпрямляюсь, чуть не ударившись головой о потолок. Узнаю Мэтта Джексона. Лежа на спине, он что-то пишет в своем телефоне. Прежде я никогда не приглядывалась к нему. У него заостренные черты лица, чем-то напоминающего лисью морду; рыжеватые волосы на кончиках выкрашены в огненно-красный цвет.

Автомобиль Джунипер подпрыгивает на «лежачем полицейском». Мэтт Джексон смотрит на нас с крыши своей машины. Я отворачиваюсь, но недостаточно быстро.

– Черт-черт-черт, – ругаюсь я. – Он смотрит прямо на меня. Заметил, как я на него пялилась.

– Не волнуйся, – успокаивает меня Джунипер. – Он ни за что не догадается, что мы готовим ему политическую смерть. – Она злобно хохочет.

– Ну да, – улыбаюсь я, – я всегда знала, что в тебе есть черты Джона Уилкса Бута[2].