7 способов соврать

Ты не помешал. Уже поела, отвечаю я, вставая из-за стола, чтобы вымыть посуду. А у тебя что?

Ничего особенного. И это весь его ответ. Я ждала продолжения, но его не последовало. Я невольно рассмеялась. Зачем вообще нужно было мне писать, если он собирался ограничиться «ничем особенным»? Как у мужиков мозги работают?

И вдруг на экране моего телефона выскакивает фото пениса.

Я чуть не задыхаюсь от изумления, роняю мобильник.

– Что? Почему?! – восклицаю я, обращаясь к телефону в надежде получить внятное объяснение от Siri[12]. Это, должно быть, ошибка. Неужели я сказала нечто такое, что навело Дэна на мысль, будто мне нужен такой снимок?

Я хватаю телефон, просматриваю сообщения, которые ему отправила. В них нет ничего провоцирующего, разве что у Дэна нездоровая тяга к макаронам, о которой я знать не желаю.

Сейчас еще только 6:10 вечера! Не самое подходящее время для фоток пениса. И вообще фотки пениса всегда некстати, если их присылают без твоей просьбы.

Придурок, пишу я в ответ.

Почему? – удивляется он.

Я набираю, как мне кажется, взвешенный ответ. Хотя в мозгу свербит только одно слово: «Пенис! Пенис! Пенис!», от которого не так-то просто отрешиться.

Что, по-твоему, мне с этим делать? – спрашиваю я.

Не знаю! Наслаждайся! – отвечает он.

– Наслаждайся, – говорю я телефону. – Наслаждайся? В воображении сразу возникает реклама блюд итальянской кухни. Наслаждайтесь!

Я смеюсь, визгливо и нервно хихикаю – совсем не похоже на мой голос. Кладу телефон и горблюсь над кухонным столом. Боже, если б Кэт это слышала, наверно, решила бы, что я повредилась рассудком.

На экране вновь запрыгало многоточие: Дэн пишет ответ. Очередной свой перл: И ничего взамен?;)

Я вздыхаю. Мне следовало это предвидеть.

– Нет, – говорю я своему телефону.

За спиной раздается какой-то шорох. Я резко поворачиваюсь. На пороге стоит Кэт.

– Привет, – произношу я, убирая телефон в карман.

Она кивает и идет к плите. Одним небрежным движением вываливает на тарелку остатки еды. Мы обе молчим. Кэт плюхается на стул, наматывает на вилку спагетти.

Я занимаю стул напротив. Она смотрит на меня, прищурив свои голубые глаза. Эти голубые глаза – мамины глаза – единственное сходство между нами. Во всем остальном мы совершенно разные. Ростом Кэт едва дотягивает до метра шестидесяти и до того бледная, что раньше я постоянно в шутку сравнивала ее с эктоплазмой. Но это было давно, в восьмом классе, когда мы еще подшучивали друг над другом.

– Репетиция нормально прошла? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами, продолжая есть. Проходит долгая минута.

Я прокашливаюсь, настороженно наблюдая за сестрой.

– Слушай, по поводу школы…

– Да расслабься. Я уже решила вопрос с пропуском занятий. Папа написал записку, что я болела.

– Я… но ты же не болела.

– Но записку он написал. – Кэт пожимает плечами. – Проблема решена.

Я ставлю на стол локоть. Придется поговорить с отцом. Мне понятно его желание предоставить нам относительную свободу, особенно при таком плотном графике работы, как у него, но нельзя же вообще отпускать поводья.

Отец – заместитель директора «Макдоналдса» на Франклин-роуд. Казалось бы, слово «директор» в названии должности подразумевает не очень длинный рабочий день, но папа постоянно торчит в офисе сверхурочно. Неужели ему приятнее разбираться с проезжими идиотами, чем проводить время с нами? Или у нашей семьи проблемы с деньгами, в которые он предпочитает нас не посвящать?

Жужжит мой телефон. Ладно, я подожду;)

– Кто это? – любопытствует Кэт.

– Придурок один.

– Тот, с которым ты трахалась в прошлые выходные?

– Полегче, – осаждаю я сестру. – Не хами.

– Высший класс, – хохочет она. – Ты и твой шальной кавалер из моего класса по алгебре. Союз, заключенный на небесах.

Мои щеки горят. Чудесно. Теперь я ходячий объект шуток для собственной сестры.

Наверно, лучше уйти наверх. Какого черта я пытаюсь наладить с ней отношения? Зачем мучаю себя, сидя здесь и слушая ее издевки?

Потому что раньше она была другой, говорит мне внутренний голос. Но сейчас, глядя на Кэт, я с трудом вспоминаю ее ту, другую. В средней школе волосы у сестры были гладкие и длинные, до пояса. Она была тихой, но не замкнутой. Всегда за обедом сидела вместе со мной, Джунипер и Клэр, уговаривала нас во что-нибудь сыграть. Правда, играли мы только в теннис, летом. Двое на двое. Побеждала та пара, за которую выступала Клэр.

Потом мы окончили среднюю школу, и мама уехала из Паломы, затерялась где-то на западном побережье. Миновало два с половиной года с тех пор, как Кэт замкнулась в себе.

Но когда она стала подлой и жестокой? Нет четкой грани, отделяющей прежнюю Кэт от настоящей. Могла ли она сказать что-то подобное в прошлом году? Как мы докатились до такого?

– Так какой он у тебя по счету? – спрашивает Кэт. – Дюжину замыкает?

– Слушай, подруга, – я со стуком кладу телефон на стол, – в чем твоя проблема?