- Все в порядке. Большинство из них все еще под воздействием лекарств, – пояснила Антуанет, заметив удивленный взгляд Кенди. – Эта комната и соседняя соединены между собой напрямую, поэтому, когда ты будешь находиться в одной из них, тебе всегда будет слышно, что происходит в другой. Это несколько облегчит тебе работу. Что и где находится, ты уже знаешь, но если вдруг понадобится помощь – я на посту в комнате, что в конце коридора. Пересменок через 8 часов. Можешь приступать к работе, а я скажу дежурной, что она может пойти отдохнуть. Она, наверное, в соседней комнате.
В этот момент за спиной Кенди послышались чьи-то шаги. Она обернулась и замерла от неожиданности и удивления. Перед ней стояла Флэнни. Флэнни Гамильтон, лучшая ученица школы медсестер Мэри-Джейн, с которой она делила комнату в течение нескольких лет обучения. Безукоризненно чистая белая форма подчеркивала тоненькую стройную фигуру девушки, темные волосы были аккуратно убраны под белую косынку, а из-за широких стекол очков на Кенди смотрели знакомые строгие и спокойные серые глаза. Странно, но, несмотря на работу в тяжелых военных условиях, Флэнни совсем не изменилась. Разве что чуть похудела, стала чуть более бледной, да под глазами залегли глубокие тени усталости.
- Флэнни, это мисс Кендис Уайт, – между тем официально представила Кенди Антуанет. – Кенди – наша новая медсестра. Она и ее подруга, Жозефина-Ариэль Дюваль, только что прибыли и будут жить в одной комнате с тобой. Кенди сменит тебя, а ты можешь идти отдыхать.
Флэнни кивнула, хотя ее взгляд не отрывался от лица стоящей перед ней девушки.
- Здравствуй, Кенди, – наконец сказала она спустя почти целую минуту.
- Флэнни, – удалось выговорить Кенди. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, а в следующую секунду, шагнув вперед, порывисто обняла давнюю знакомую. – Вот уж не думала, что мы встретимся здесь. Я так рада тебя видеть. А ты совсем не изменилась! – радостно затараторила она, приходя в себя.
- Ты тоже не изменилась, – как обычно сдержанно улыбнулась Флэнни. – Такая же взбалмошная и порывистая.
- Вы знакомы? – Антуанет не смогла скрыть удивления.
- Да, – ответила Флэнни. – Мы вместе учились в школе Мэри-Джейн.
- О-о… – улыбнулась главная медсестра. – Понятно. Что ж. В таком случае я оставлю вас. Только не забудьте о работе, мисс Уайт, – строго добавила она и направилась к выходу.
- Ни в коем случае! – весело отозвалась Кенди, провожая ее взглядом, а затем снова повернулась к подруге. – Флэнни…
- Прости, Кенди, – Флэнни натянуто улыбнулась и, сняв очки, устало потерла глаза. – Давай поговорим позже. Тебе нужно работать, а я очень устала.
- Конечно, – Кенди понимающе кивнула.
Флэнни направилась к двери, но у самого порога обернулась.
- Желаю удачи.
- Спасибо! – улыбка Кенди способна была затмить солнце. – Я справлюсь!
- Не сомневаюсь, – отозвалась Флэнни и вышла из комнаты.
С минуту Кенди смотрела на закрывшуюся за ней дверь, а затем вздохнула и медленно обвела взглядом своих первых подопечных в военно-полевом госпитале 1478.
«Ну, вот и все. Все произошло так обычно, что даже странно. А чего ты ожидала, Кенди? Все так, как должно быть. Выбрось лишние мысли из головы и займись делом! Что ж… Начнем, пожалуй, с обхода!»
Продолжение следует…
====== Часть 10. Мессалина ======
Часть 10. Мессалина
Дымное исчадье полнолунья, Белый мрамор в сумраке аллей, Роковая девочка-плясунья, Лучшая из всех камей. От таких и погибали люди, За такой Чингиз послал посла, И такая на кровавом блюде Голову Крестителя несла. А. Ахматова
Апрель 1917 года, Чикаго.
«Как же я ненавижу это ужасное платье!!! Мне совершенно не идет черный цвет! Господи, когда же все это закончится?!»
Элиза быстро прошла мимо служанки, открывшей ей дверь, и даже не обернулась, услышав донесшийся из гостиной голос матери, просившей ее подойти. Поморщившись, она сбросила подбитый мехом плащ и почти бегом бросилась вверх по лестнице. После похорон Нила жизнь в доме Лэганнов потекла по строго заведенному распорядку с соблюдением многочисленных условностей, предписываемых высшим обществом. Смерть сына очень подкосила миссис Лэганн. Облачившись в строгое платье из черной шерсти, лишенное каких-либо даже вполне невинных украшений, она выходила из дома исключительно для того, чтобы навестить могилу сына и отслужить заупокойный молебен в церкви, а оставшееся время проводила за вышиванием или предаваясь воспоминаниям о «своем мальчике». Последнее несказанно бесило Элизу, вынужденную быть терпеливой слушательницей бесконечных монологов и слез матери и изображать убитую горем сестру, периодически отпуская скорбные вздохи и роняя слезы.
Элиза вошла в комнату и, тщательно заперев дверь, устало плюхнулась в кресло у окна.