687d1af9c0438e317469611e8e7649c4

Не знаю, осталось ли это. По словам Кипа, да.

— Ну, я не могла выбраться отсюда, ты обложил меня подушками, — сообщаю ему. — Зачем?

— Ты не должна спать на спине, у тебя двадцать недель.

 

Приподнимаю брови.

— Это спорное утверждение, — отвечаю я. — И откуда, черт возьми, ты вообще это знаешь?

Кип кивает в сторону.

Моргаю, глядя на его прикроватный столик, или, точнее, на стопку книг на его прикроватном столике.

Стопка книжек о детях.

Я протягиваю руку и хватаю ближайшую, прищурившись на обложку.

— Чего ожидать, когда ждешь ребенка, — говорит Кип. —Может быть, и клише, но классика.

Перевожу взгляд с него на книгу.

— Ты же знаешь, что они сняли фильм, верно? — машу перед ним книгой.

Он усмехается.

— Да, я в курсе. Обязательно посмотрю. После того, как закончу книгу, конечно. Книга всегда лучше фильма, — он подмигивает.

По моему телу разливается тепло.

Вернулось чувство безопасности.

— Хорошо, — говорю я, приподнимаясь, чтобы встать с кровати.

Кип спешит мне на помощь.

Я отмахиваюсь от него.

— Я способна сама встать с кровати, — огрызаюсь я. Но мне еще предстояло привыкнуть к гипсу и животу.

— Прошлая ночь ничего не изменила, — говорю я, вставая. Затем смотрю на его торс, все еще влажный. Воспоминания о прошлой ночи обрушиваются на меня и мою киску.

 

— Ну, теперь мы трахаемся, — решаю я тут же. Сначала думала, что прошлая ночь будет одноразовой – или трехразовой, если конкретнее, – но у меня еще оставалось восемнадцать недель, и есть подозрение, что гормоны будут только усиливаться. К тому же, этим утром я чувствую себя лучше, чем когда-либо.

Губы Кипа приподнимаются, в его глазах смесь дразнящего и эротического голода.

Мое тело реагирует на простой взгляд.

— Просто трахаемся, — добавляю я, игнорируя похоть.

Чувствую влажность между ног. — Мы не вместе или что-то в этом роде.

Его губы растягиваются шире.

— Мы женаты, — напоминает он.

— Мы не вместе, — на этот раз произношу я тверже. — Только секс. И больше никаких совместных снов.

Почувствовав себя немного увереннее, выхожу из комнаты и направляюсь в свою спальню, захлопнув дверь.

***

Нора запретила мне работать в пекарне, хотя я в основном оправилась от несчастного случая. Да, у меня были порезы и ушибы, ребра слегка побаливали, и на мне все еще дурацкий гипс. Это должно было затянуться как минимум на несколько недель.

И все же моя лучшая подруга слышать не хочет о том, чтобы я приходила не как клиент.

Я бы попыталась спорить с ней и дальше, но знала, что даже если переспорю ее, то Кипа точно нет. Он перешел в режим сверхзащитника, и в эти дни я не могу поднять ничего тяжелее кружки.

 

Конечно, я бы с радостью поругалась с ним, но знала, что не смогу победить.

Что заставляет меня почувствовать себя немного подавленной.

Мне нужна терапия.

— Что ты делаешь?

Смотрю туда, где Кип стоит, прислонившись к дверному косяку.

Выражение его лица трудно понять. Его брови нахмурены, но в глазах мерцают почтение, меланхолия и нежность, смешанные в одно целое.

У меня складывается впечатление, что он наблюдал за мной какое-то время.

Несмотря на мое общее раздражение по отношению к нему, я чувствую волну эмоций, которая почти заставляет меня заплакать и хотеть броситься в его объятия.

Вместо этого сую книгу в мягкой обложке в свою сумку вместе с солнцезащитным кремом, полотенцами и бутылкой воды. День выдался необычно теплым для этого времени года. Я собираюсь извлечь из него максимум пользы.

— Ты умный парень, — говорю ему. — Или, по крайней мере, предполагаю, что тебя учили оценивать переменные ситуации и приходить к выводу. На мне купальник, я собираю пляжную сумку, а прямо там океан, — указываю в окно. — Используй свои навыки солдата.

Затем закидываю сумку на плечо и иду к дверям.

Кип движется быстрее меня. У него нет пляжной сумки, он тренировался и все еще в форме. Следовательно, он смог снять сумку с моего плеча и преградить мне путь на пляж.

— Нет, — рычит он, и в его глазах больше не было ничего смешанного. Нет, в них твердое решение человека, который считает, что он главный.

 

— И почему ты думаешь, что имеешь право делать подобные заявления? — спрашиваю его, понизив голос.

— Потому что ты носишь моего ребенка.

Мои брови приподнимаются.

— О, теперь это твой ребенок.

Он сердито смотрит на меня.

— Это всегда был мой ребенок.

Ничего не могу с собой поделать. Я смеюсь. Конечно, в этом есть доля горькой иронии.

— Всегда? — повторяю я. — Тогда, когда я ходила на все приемы к врачу с Норой? Когда страдала от утренней тошноты, которая похожа на худшее похмелье, повторяющееся в течение всего гребаного дня в течение нескольких месяцев? Прости, я так скучала по твоему присутствию и поддержке из-за всех этих тревог, рвоты и гормональных «американских горок»!

Теперь я кричу. Ну и прекрасно. Он заслужил.

Ноздри Кипа раздуваются. Он зол. И лучше бы ему злиться на самого себя.

— Ты права. Меня не было рядом, — произносит он сквозь стиснутые зубы. — Но сейчас я здесь.

Упираю руку на бедро.

— И это значит, что теперь ты будешь контролировать каждое мое движение? Попробуй. Посмотрим, как долго ты продержишься.

Он усмехается.