687d1af9c0438e317469611e8e7649c4

Однажды он сказал мне, что продаст его только через свой «остывший труп».

Поскольку он все еще жив и здоров, Кип, должно быть, какимто образом очаровал его.

Придурок.

Как только мы возвращаемся на пляж подальше от волн, мне удается оттолкнуть его от себя.

— Что за хрень? — злобно требую я, уперев руки в бока.

Хотя, если я и злая, то Кип – совсем другой. Вид у него убийственный.

— Такой же вопрос у меня, — сказал он голосом, не совсем похожим на крик, но и не таким уж вежливым тоном. С другой стороны, невежливо вытаскивать людей из океана.

— Какого хрена ты там делала? — спрашивает он, гневным тычком указывая на волны.

Я перевожу взгляд с него на воду, потом на себя, озябшую от поднявшегося ветра и одетую только в бикини.

— Не знаю, отвечает ли купальник на твой вопрос или нет, —вкрадчиво сообщаю я ему, уперев руки в бедра и чуть выпятив грудь.

Взгляд Кипа скользнул вниз по моему телу, и я с невероятной остротой ощутила, как мои соски проступают сквозь ткань.

 

Из-за холода. В этом нет ничего постыдного. Свободу соскам и все такое.

Я игнорирую жар, вспыхнувший в моем теле от мимолетного взгляда Кипа.

— Ты с ума сошла? Или пытаешься покончить с собой? — он стискивает зубы.

Я секунду смотрю на него, выхватываю свое полотенце из кучи, которую оставила на пляже.

— Примерно три месяца назад мне нравилась моя жизнь, —заявляю я, заворачиваясь в полотенце. — А ты, хоть и раздражаешь, далеко не настолько важен, чтобы заставить меня захотеть покончить с собой. На самом деле, ни один мужчина никогда не был и не будет важен для этого.

Я поднимаю полотенце и отжимаю им волосы, намеренно не прикрываясь. Черт с ним, не собираюсь замыкаться в себе, как трусиха.

— И, хотя наша свадьба может свидетельствовать об обратном, я в здравом уме, — добавляю я.

Его ноздри раздуваются, когда он продолжает говорить, смотря убийственным взглядом.

— Ты плаваешь в одном из самых опасных мест… в гребаном бикини, — рычит Кип, его взгляд снова сердито скользит вниз по моему телу. На этот раз не вызвало особого энтузиазма. — Ты можешь либо попасть в прилив, либо получить чертово переохлаждение.

Закатываю глаза.

— Я плаваю в океане с тех пор, как научилась ходить, —сообщаю ему. — Родители не очень хорошо присматривали за мной, поэтому я очень быстро научилась плавать. Я плавала здесь… — хочу сердито показать пальцем, как он, но в итоге думаю, что кожа на моих трицепсах зашевелится, когда я это сделаю.

 

Мысленно добавляю какие-нибудь упражнения для рук в свой график тренировок.

Затем добавляю «тренировку» в свое расписание.

— Я плаваю в этой воде, — повторяю я. — С тех пор, как переехала. И все еще стою, жива, как видишь.

Взгляд Кипа не дрогнул.

— Это последний раз.

Он сказал это так просто. Будто, произнеся эти слова, он высек их на камне. Как закон.

Я больше всего ненавижу, когда мне указывают, что делать.

— Что ж, мальчик, у меня есть кое-какие новости, — я шагаю вперед, так что оказываюсь с ним лицом к лицу. — Ты мне не начальник.

Взгляд Кипа становится смертельным.

— Вопервых, я тебе, блять, не мальчик. Я твой муж.

Это слово вызывает волну шока по моему телу точно так же, как сегодня утром.

— И, во-вторых, я сейчас и так прохожу через достаточное количество дерьма ради тебя, притворяясь, что влюблен, —продолжает он низким, раздраженным голосом. — Не хочу притворяться, что оплакиваю тебя на чертовых похоронах.

— Никто тебя к этому не принуждал, — огрызаюсь я на него. —И опять же, я не настолько глупа, чтобы погибнуть в океане. Но достаточно глупа, чтобы выйти за тебя и думать, что могу пить столько же, сколько и в двадцать лет. И что от похмелья нужен пирог с мясом и сыром. Но в этой гребаной стране по какойто дьявольской причине не делают мясные пироги. Есть любая другая жирная, обжаренная во фритюре нездоровая пища. Кроме пирогов, — я вскидываю руки в воздух. — Безумие.

 

Ветер снова режет по моей коже, но я не обращаю на это внимания.

— Итак, я не могу съесть пирог с мясом и сыром, чтобы почувствовать себя наполовину человеком, — говорю я. — Но рядом есть прохладный океан, он избавит меня от похмелья, напомнит, что я жива, и ускорит метаболизм, или что там, черт возьми, Джо Роган и его приятели-ученые говорят об этом.

Кип долго смотрит на меня оценивающим взглядом. Слишком долго. Мои зубы скоро начнут стучать, но черт возьми, я не собираюсь прикрываться. Он разглагольствовал о переохлаждении, и готова поспорить, что его гребаный день станет лучше, если он убедится в своей правоте. Я попыталась не дрожать и встретила его спокойный взгляд.

— Если ты еще раз зайдешь туда, я отшлепаю твою задницу, —тихо говорит он.

Так вот, теоретически я должна бы с этим поспорить. Я

действительно, черт возьми, хочу с этим поспорить. Помимо того, что он говорит мне, что делать – на что он не имел никакого гребаного права, – это была такая женоненавистническая дерьмовая угроза, которая шла вразрез со всем, за что я выступаю.

Порка мне не поможет. Папа перестал решать проблемы со мной таким образом.

Так что да, мне следует поспорить с ним по этому поводу.

Но я держу рот на замке.