«Меня прогнали в Швейцарию, чтобы там уничтожить», — говорил Суворов. И у него были веские основания предполагать коварство союзников. Австрийскому правительству удалось уговорить Павла, и по приказу императора 22-тысячный отряд Суворова двинулся на соединение с корпусом Римского-Корсакова, брошенным союзниками. Но, когда отряд Суворова добрался до Люцернского озера, выяснилось, что он в ловушке: дороги вдоль озера нет, а суда для переправы захвачены противником. Оставалось возвращаться назад и искать обходной маршрут. Однако Суворов принял другое решение: он повел свой отряд по охотничьим горным тропам через хребет Росток.
Правда, соединиться с Римским-Корсаковым Суворову не удалось — корпус был уже разбит. А суворовский отряд оказался в окружении, без продовольствия и без пушек. Французы со дня на день ждали полной капитуляции противника. Но Суворов и не думал сдаваться. Он предпринял еще один горный переход — через хребет Панике. Неожиданно спустившись с Альп, русские войска обратили французов в бегство. Это произошло 26 сентября 1799 года. А уже 11 октября Павел I расторг союз с Австрией, убедившись в ее двойственной политике.
Героический спуск русских солдат через хребет Панике вошел в историю, он и дал Василию Сурикову сюжет для картины.
В год столетия суворовского перехода через Альпы эта картина была выставлена на 27-й выставке передвижников. Критика встретила ее неодобрительно. Газета «Русские ведомости» писала: «Наш гениальный практик по военным делам В.В.Верещагин указал на отчаянные несообразности в картине: он лично никогда не позволил бы так именно спущать на веревках пушки. Верх нелепости — примкнутые штыки: спускаясь по снежной горе, не отомкнув предварительно штыков, солдаты должны были переколоть друг друга…».
Резкой критикой в адрес художника прямо на выставке разразился Лев Толстой. Вот как описывал его реакцию С.И.Танеев: «Лев Николаевич возмущен картиной Сурикова, на которой он изобразил Суворова делающим переход через Альпы. Лошадь над обрывом горячится, тогда как этого не бывает: лошадь в таких случаях идет очень осторожно. Около Суворова поставлено несколько солдат в красных мундирах. Лев Николаевич говорил Сурикову, что этого быть не может: солдаты на войну идут как волны, каждый в своей отдельной группе. На это Суриков ответил, что так красивее…».
И это была не отговорка, а позиция художника. Суриков настаивал на ней: «В исторической картине ведь и не нужно, чтобы было совсем так… Суть-то исторической картины — угадывание. Если только сам дух времени соблюден — в деталях можно какие угодно ошибки делать. А когда все точка в точку — противно даже».
Действительно, чтобы история «ожила», требуется нечто большее, чем точность всех деталей. Суриков назвал это угадыванием. А Максимилиан Волошин нашел еще более меткие слова о творчестве Сурикова: «Он умел воскрешать прошлое со всей отчетливостью настоящей жизни…».
Сурикова интересовали переломные моменты нашей истории. Но, оказывается, они способны повторяться. Герои суриковских картин переходят из века минувшего в век будущий. Меншиков, сосланный в Березов, вызывает в памяти столь же яркие личности, сосланные в Сибирь в последующие столетия. Солдаты Суворова, браво спрыгивающие с утесов в чужих Альпах, напоминают о ребятах, брошенных в горы Афганистана или Чечни.
Трагические переломы свойственны русской истории, они повторяются из века в век. Но в этих испытаниях проявляются такие качества, как мужество, терпение, дар сочувствия. Угаданная Суриковым суть истории делает его картины всегда современными.
Содержание «60 лет — не возраст» за 2003 г.