<4D6963726F736F667420576F7264202D20D4E8EDCFEEF0F2C0F0F2F3F02DD2EEEAE8EE2E646F63>

Выдержка из книги графа А.А. Толстого "Артурское Утро" (СПб, "Пальмира", 1954).

Письмо В.К. Михаила Александровича брату. Комментарии графа А.А.Толстого

Произведённые на основании скучной бухгалтерской работы по учёту истраченных

патронов, испорченных винтовок и пулемётов расчёты (на скуку я, впрочем, не жаловался -

острых ощущений и увлекательных приключений за время осады Артура и Дальнего хватило

с лихвой) повергли меня в настоящий ужас. Я трижды проверял и перепроверял с истинно

германской педантичностью собранные для меня штабс-капитаном Штаккелем цифры.

Отчаявшись, я обратился к наверняка известному тебе по рассказам доктора капитану Б.*

Он посмотрел на меня, поверь мне, Ники, как на ребёнка. Почти все цифры, к моему

отчаянию, были поправлены им даже в сторону увеличения. Пять миллионов винтовок, сорок

тысяч пулемётов, триста тысяч ружей-пулемётов и пистолет-пулемётов совокупно, шесть

миллиардов патронов в мобилизационном запасе (и половина этого количества в ежегодном

производстве во время большой европейской войны) - это непредставимо! Особенно когда

вспоминаешь состояние нашей промышленности, казавшейся нам основательной и надёжной.

И ведь я ещё не закончил подсчёты по расходу снарядов... Боюсь, что "снарядный голод"

предстанет в цифрах такой ужасающей геенной, которую ты (и даже я, не испытывавший

затруднений с поддержкой со стороны молодцов-артиллеристов из Артура и моряков с

залива) не можешь представить.** А ведь ещё есть и новые виды вооружения и снабжения -

механизация армии, развитие наших броневых экспериментов, удушающие газы, аэронавтика.

Кстати, известный тебе инициатор всей этой истории Р. предоставил мне при своём

(крайне эффектном) прибытии в Дальний американскую газету с описанием полётов бр. Райт.

За "адмиральским чаем" (зависть армии к комфорту моряков я полагаю вечной, впрочем, в

капитанской каюте "Варяга" заботливо сохранён и покрыт лаком весьма крупный кусок

обугленной и выгоревшей дубовой панели - память о Чемульпинском прорыве и напоминание

о "цене" этого комфорта), Р. рассказал мне о перспективах сих хлипких "этажерок". Говорил

он со знанием дела, чувствуется его изрядная подготовка в области воздухоплавания. Первым

человеком, с которым он хочет встретиться после войны (за исключением тебя, разумеется)

для серьёзной беседы, является профессор Жуковский из Московского Училища.***

Возможно, в другое время я был бы воодушевлён открывающимися перед российской

армией и флотом перспективами - но проклятые цифры повергали меня в уныние, и все

чудеса науки сейчас для меня всего лишь деньги, время и люди, которых нем так не хватает

для подготовки к грядущим испытаниям. Хватит ли у России сил оплатить счёт, который

выставляет нам неумолимое будущее? Не надорвётся ли основа державы нашей - простой

мужик - крестьянин, рабочий, мелкий мещанин?

Будучи брошен войною и в особенности осадою Дальнего в глубь народной солдатской

массы, я осознал, сколь мало мы, призванные править Россией, знаем всю глубину и всю

примитивность жизни огромного большинства нашего народа. Можешь ли ты представить,

что некоторые солдаты из самых коренных российских губерний считают нахождение в

армии (даже под неприятельским обстрелом) чудесным благом, ибо лишь в армии им впервые

доводится досыта поесть (ежели, разумеется, интендант вороват хотя бы в меру)? Меня в

самое сердце поразила услышанная от одного из крестьянских сынов ("одноножник" - так

описал он семейный свой надел, дав этим метким словом полную картину) поговорка "Коли

хлеб не уродился - то не голод, а голод - когда не уродилась лебеда". Однако же за столь

скудно питающее его Отечество он же готов драться с необыкновенным упорством и яростью.

Воистину, народное (в особенности крестьянское) долготерпение уступает только

долготерпению Господню, но если дойти до его края - несомненно, гнев народный лишь гневу

Господню и уступит. И если то напряжение, которое необходимо для сохранения Отечества

возложить на тяглые плечи низших сословий - может статься, что предел сей может быть

достигнут и без войны. В силах ли человеческих провести Россию по тонкой грани между

катастрофой военной и катастрофой экономической? Уповая на Господа нашего я, тем не

менее, знаю, что и Господь может отвернуться от России и её владетелей, буде неприлежание

их переполнит чашу терпения. Временами мне кажется, что та бездна, в которую я заглянул,

соотнося скучные цифры и опыт схватки, когда от одного-единственного патрона или снаряда

из миллионов может зависеть жизнь не одного, а тысяч человек, пожирает мои силы и волю.