В качестве сопутствующих факторов, сделавших обрушение неминуемым, ученые допускали губительное воздействие атмосферы. Мол, в эпоху Протодома она была в разы плотнее нынешней, отчего нещадно давила на внешние стены. Надо было поддерживать компенсирующее давление внутри отсеков, а протожильцы не желали тратиться на обновление парка компрессоров и КИП, поскольку это не сулило немедленных барышей. В итоге…
Далее следовало пространное отступление о десяти страницах, написанных, чтобы угодить всесильным жильцам-соглядатаям. Смысл его сводился к тому, что в Красноблоке авария такого масштаба в принципе невозможна. Помнится, я плюнул после первого абзаца и остальное пролистал.
Как бы там ни было, Протодом рухнул. Одновременное падение миллионов тонн гранита и бетона, сдобренного перекрученной арматурой, спровоцировало новый взрыв, еще более разрушительный. Именно его ученые назвали Большим. Он повлек колоссальный пожар, оплавивший хаотическое нагромождение конструкций. Остыв, они послужили цоколем нашему Дому. Ему, естественно, только предстояло быть возведенным в весьма отдаленной исторической перспективе. Сначала чудом уцелевшим при катастрофе протожильцам или протопогорельцам, бывало, их звали и так, предстояло пережить долгую свирепую зиму, известную как Ледниковый период. Тучи пепла сформировались в тяжелые свинцовые облака, укрыв небосклон до самого горизонта. Руины погрузились в сумрак. Ударили лютые морозы, пепелище замело многометровыми сугробами, как саваном. Спасаясь от дикой стужи, погорельцы нашли убежище в лабиринтах разветвленных пещер, образовавшихся вследствие обвала. Кое-где внутри еще сохранилось живительное тепло.
Однако морозы были лишь малой толикой выпавших на долю погорельцев бед. Пожар сделал нижние слои атмосферы непригодными для дыхания. Чтобы не задохнуться, протожильцам довелось карабкаться все выше по руинам, одновременно, тщательно изолируя обжитые пещеры от отравленного внешнего мира. Это был марафон наперегонки со смертью, но, как говорят, нет худа без добра. Нечеловеческие усилия не позволили нашим предкам одичать.
Помню, Отец, когда я поделился с ним почерпнутой в книге информацией, заметил с кривой ухмылкой, что, теперь-то ему стало ясно, отчего Дом вышел таким кривым. Раз у него в фундаменте — пепелище. Понятно, Отец подтрунивал надо мной, поскольку знал о гипотезе Большого Взрыва по халатности и без меня. Как никак, он был дипломированным специалистом, настоящим технарем. Всю жизнь протрубил на энергетических установках ПОЛЫНЬ. В свободное от службы время — много читал, в основном — научно-популярные книги. Других в Красноблоке все равно не печатали, сочинения идеологов КЖС — не в счет.
— Не веришь в Теорию Большого Взрыва по халатности?! — его реакция уязвила меня.
— Не удивлюсь, если комитетчики выдумали ее специально, как лишний повод закручивать гайки. Ты даже не представляешь себе, сколько народу эти гнусные упыри сгноили в Заколоченной лоджии, огульно обвинив в этой самой халатности. На вот, полюбуйся, что пишут… — с этими словами Отец бросил на стол еженедельный буклетик «Рупора Перекраски», развернутый им на странице со статьей главного маляра Якова Льва, где со вкусом расписывались ужасы красного Домостроя, от которого мы с недавних пор решительно открещивались. Иллюстрации, имплантированные в текст, впечатляли. На старых фото из недавно рассекреченного архива Комитета, свирепого вида соглядатаи брали на карандаш инакомыслящих. Отточенные острия грифелей выглядели жуткими кольями, вызывая оторопь. На перекошенных лицах диссидентов застыл неподдельный страх. Одно радовало: снимки черно-белые, сделаны давно, при суровом управдоме Иосифе Стылом, почтительно прозванном Отцом и Учителем стройбанов.
— Кто же, по-твоему, соорудил Дом? — кисло осведомился я, отодвигая от себя брошюру. Изуверские порядки, установленные в свое время Большим Братом или B.B., как почившего тирана до сих пор, не без содрогания, величали в Пентхаусе, с началом Перекраски разрешалось критиковать. Критиканство даже поощрялось бывшими соглядатаями, стремившимися свалить на окаянного B.B. все шишки, чтобы самим остаться белыми и пушистыми. Раздувавшаяся комитетчиками истерия быстро приелась. Меня же куда больше занимало, кто все-таки заложил первый камень в фундамент Дома.
— Архитектор, — без особой уверенности произнес Отец и как-то странно покосился на меня поверх очков. Как будто ему было стыдно за такие слова.
— Ты это всерьез?!