4891

— Было дело, не спорю, останавливались арии в Кур1не, — согласился Дупа, пряча торжествующую ухмылку под окладистой бородой, выгодно оттенявшей его приверженность Особому пути. — Я вам даже больше скажу, товарищи, кто ж еще мог надоумить бандеровцев лепить из соломы мазанки, не сами же они додумались. Подучили арии их немного, собрали манатки и двинули дальше, искать свою Ария-Варту. Только никакая она не Ария-Варта была, а испокон века звалась Арией-Ватой, по имени наших великих предков — славных сидней, которые, как вы знаете, предпочитали ватники другой одежде. Ария-Вата, други мои, и есть наше исконное Беловодочье, священное для всякого стройбана местечко, где столько белой, что белка гарантирована даже трезвенникам…

Присутствовавшие в зале репортеры затаили дыхание и навострили уши, в надежде услышать точные координаты сказочного этажа. Но, не дождались. Дупа, нахмурившись, заверил их, что он, однозначно, является органичной частью Собора, но это все, что он может сказать из соображений секретности, чтобы уцелевшие живчики не пронюхали координаты и не срисовали святыню, как случилось в Перекраску со всеми прочими стройбанскими ценностями, включая отдельные духовные.

— Только беспокоиться за Беловодочье не надо, — успокоил заволновавшуюся было публику Дупа, пояснив, что кладовка взята под охрану Опричниной, и отныне ей ничего не грозит. — Все в целости и сохранности, хранится надежнее, чем в Федеральном Резервуаре. И будет там лежать вплоть до часа «Ч», когда мы им завладеем на законных основаниях. И, уж поверьте мне, сестры и братья, арии вы мои истинные, соборные, и водочки, и закусок там от пуза, всем хватит. Но, сперва — в Особый путь, друзья…

Сразу по окончании пресс-конференции, Дупа, весьма довольный собой, уселся писать фундаментальный труд «Почему в Пентхаусе столько кипежа из-за Китежа». Говорят, книга имела феерический успех у знатоков, но я ее не читал, поэтому ничего сказать не могу.

* * *

Не знаю, как там по части семечек, оброненных Рамой на пути в Ария-Варту, но наши правохоронители на посту трескают их самозабвенно, сплевывая лузгу на пол. Ею замусорено все вокруг в диаметре нескольких метров. Семечки густо рассыпаны повсюду, даже на развороте обтрепанного журнала учета, куда постовые записывают имена курцов, покидающих Кур1нь или возвращающихся домой. Кроме журнала, он, кстати, является документом строгой отчетности, на столе забитая под ободок жестянка с окурками и колода карт. Вот, собственно, и весь натюрморт. Над импровизированной пепельницей плавает сизое облако табачного дыма, отчего темные силуэты правохоронителей кажутся размытыми и даже отчасти эфемерными. Конечно, это всего лишь оптическая иллюзия, правохоронители — исключительно конкретные жильцы, исповедующие материализм высочайшей пробы. Забыть об этом — непростительная ошибка.

— Эй, минуточку, — вскидывает голову один из них, развеяв теплившуюся во мне наивную надежду просочиться мимо поста незамеченным. Останавливаюсь. Опустив голову, гляжу на тяжелые кирзовые сапоги правохоронителей, доставшиеся им в качестве тяжелого наследия Клики агрессивных военруков. Недавно начальство велело им дорисовать шнуровку поверх голенищ. Таково властное веяние времени. У нас все, как в Западном крыле, а тамошние пожарные давно не носят сапог, они обуты в удобные берцы. Нам подобная роскошь не по карману, но не надо думать, будто кто-то втирает рисованной шнуровкой очки. Ее изобразили специально, чтобы подчеркнуть цивилизационный выбор курцов в пользу высоких стандартов Пентхауса, а, заодно, решительное отмежевание от лаптей, которые таскают рядовые лейб-гусары. Тут явно чувствуется влияние Ханыги, своей головой Голова бы до такого не допер. Зато он распорядился пошить правохоронителям красные сафьяновые шаровары, их выкроили из кумача, припасенного военруками для изготовления боевых знамен.

— Откуда идем, уважаемый? — осведомляются правохоронители, кидая выразительные взгляды на оттягивающий плечо баул.

— С Неприсоединившихся этажей, — четко отвечаю я. Вряд ли им известно, где именно они лежат, как я уже говорил, география не входит в курс лекций, прослушиваемых ими в академии. Что нисколько не мешает им ни на службе, ни в быту.

— И шо вы там забыли?

— Тапки, — искренне отвечаю я. Врать глупо, им не проблема проверить.

— А документы есть?

— Пока лезу за накладными в нагрудный карман, насиловики, подозрительно щурясь, осведомляются, не везу ли я, часом, контрабанду. Провозить ее не возбраняется, скорее, наоборот, поскольку тут расценки втрое выше обычных. Отрицательно мотаю головой. Жест явно расстраивает обоих.