48 минут, чтобы забыть. Интенция

Я не заметил, как стал переносить свои ощущения на лист. Воспоминания растворилось в тишине комнаты и дыхании Ви, которая все еще крепко спала, положив под подушку локоть. Минуты, скользя сквозь пальцы, уплывали все быстрее, в то время как на бумаге появлялось все большее количество деталей, и впервые мне не хотелось останавливаться. Лишь когда последние штрихи были добавлены на картину, я бросил взгляд на часы и подумал, что они, наверное, сломались. Но посмотрев на то, что нарисовал, довольно улыбнулся. А потом потянулся к сваленным в кучу вещам, открыл блокнот Виолы и вывел внизу придуманную ей с утра фразу:

«Семейный пансионат «Хелдшир Рокс» приглашает вас влюбиться в это Рождество!»

Мой смешок разлетелся по комнате. Виола зашевелилась и приподнялась с кровати, разглядывая созданный на полу беспорядок.

— Краски? —спросила удивленно. — Откуда?

Она натянула мою футболку и осторожно соскользнула на пол.

— Решил помочь этому чахлому заведению с рекламой, — отмахнувшись, ответил я, хотя внутри бурлило такое количество эмоций, что я готов был разорваться от их избытка. — Знаю, это странно, но как-то само сложилось. Хозяин попросил, а я не смог отказаться. Хотя, может, это я предложил. Ох! Ностальгия, что ли… — затараторил я.

Ви притихла, по-видимому, не желая прерывать поток моего бессвязного бреда. Опустилась на колени, обняла со спины и осторожно поцеловала в плечо.

— Просто в нашей семье краски были чем-то настолько обыденным, что все детство я искренне удивлялся, когда, навещая друзей, не замечал расставленных по всему дому банок с кисточками. А тут увидел, и вдруг так захотелось. Не знаю, почему.

Пару секунд девушка молча изучала рисунок, а потом произнесла:

— Ник, это конечно красиво. Но… тебе не кажется, что ты несколько приукрасил?

Я убрал волосы с глаз и посмотрел на готовую картину. Пансионат действительно выглядел привлекательнее, чем в жизни. С рассохшихся окон не облезала краска, а несуществующие огни фонариков на фасаде только добавляли ему книжного очарования. Лес, что рос вокруг ограды, выглядел совсем не так, а ели, упирающиеся макушками в самые облака, были обсыпаны таким количеством снега, который не выпадал в Хелдшире, наверное… никогда.

Да что лукавить, на здешние места он был мало похож, но я бы никогда в этом не признался, поэтому хмыкнул:

— Это маркетинг, Морковь. Нарисуй я как есть, никто в здравом рассудке сюда бы даже не подумал приехать на праздники.

— А по-моему, это называется «обман».

— Эх, не зря тебя с факультета экономики попёрли, — пробормотал я и, засунув в зубы кисточку, закрутил банку с белилами, почти половину которой перевел, старательно накидывая на кончики деревьев шапки снега.

Виола толкнула в спину.

— Эй! Я сама ушла, наглый ты мошенник!

Обошла меня и забралась на колени, обхватив голыми ногами талию.

— Ви, — попытался запротестовать я, и с зажатой между зубов кисточки сорвалась капля и упала на ее голое бедро. — У меня ижжа тэбя вшя крашка рашмашетшя.

Виола смахнула каплю, испачкав два пальца, и нарисовала на моих щеках полоски, словно боевой раскрас перед наступлением.

— Эй, — выплюнул я изо рта кисточку. — Что ты творишь?

Ви довольно улыбалась. Спутанные локоны обрамляли ее лицо, и я заправил прядь ей за ухо. Подушечками пальцев пробежал по бедрам, поднялся выше, приподнимая футболку, и погладил живот большими пальцами.

— Поцелуй меня! — потребовала она. От недавней нерешительности не осталось и следа. Её пальцы обрисовали мои ключицы, грудь и спустились по животу к пряжке ремня, но я перехватил руку.

— Боюсь, тебе придется притормозить, потому что одними поцелуями я теперь не смогу ограничиться. — ответил я. — На первый раз хватит.

— А моего мнения ты, как обычно, не спрашиваешь?

— Не-а, — покачал я головой. Виола нахмурилась и взяла меня за подбородок:

— Тогда считай, что это приказ, лейтенант!

Я хмыкнул:

— Если забыла, я здесь командую.

В ее глазах загорелся огонек решимости, она наклонилась к моему лицу и, выдохнув в губы, произнесла:

— Уже нет…

И прошмыгнула в мое сердце, словно сквозняк в открытое окно.

***

Мы сидели в баре. Старик отвел плакат от глаз, пытаясь рассмотреть как следует, и когда он повернулся к свету, я заметил, что один из его зрачков полностью съеден катарактой. Несмотря на то, что болезнь мешала ему разглядеть детали, на морщинистом лице медленно расцветала улыбка. Она становилась все шире, а потом по щеке скатилась слеза, которую он тут же стер тыльной стороной ладони.

Я отвел взгляд, сделав вид, будто занят созерцанием утреннего света, пытающегося пробиться через витражное окно. Холл в столь ранний час пустовал, по-видимому, все постояльцы еще спали.

— Я покажу этот плакат сыну, теперешнему владельцу, — прервал молчание хозяин, сделав акцент на последнем слове, поясняя, что окончательное решение здесь давно принимает не он. — Было бы чудом в память о Мадлене снова возродить традицию и напечатать рекламу, как в старые времена. Спасибо, малыш.