48 минут, чтобы забыть. Интенция

Поежившись от прохладного ветра, она обхватила предплечья ладонями, пытаясь согреться. Я накинул свой китель ей на плечи, и она утонула в нем почти по уши.

— Такой, как есть. Думал, ты будешь впечатлена моей смелостью.

Виола выглядела немного смущённой и как будто игрушечной в этой грубой форменной одежде с размазанной по лицу косметикой. Она повернула голову, взглянув на погоны, и, улыбнувшись, сказала:

— Я впечатлена, лейтенант. Теперь ты доволен?

— Более чем, — улыбнулся я в ответ.

— Почему ты остался в Карлайле? — вдруг спросила она, облизнув губы кончиком языка, и мне чудом удалось отвести глаза. — Если тебе не нравится то, чем ты занимаешься, а судя по твоему лицу явно не нравится, то почему не уехать?

— Это долгая история, давай как-нибудь в другой раз, ладно? — попытался я уйти от разговора, но что-то уже тогда подсказывало мне, что она не оставит эту тему в покое.

— Я не спешу.

— А я не хочу грузить тебя собственными драмами. Уверяю, эта тебе не понравится.

— А ты рискни, — возразила девушка.

Выдохнув, я закинул голову назад, глядя на небо.

— Деньги, принцесса. Мои мотивы донельзя банальны.

Виола снова недовольно поморщилась. Ну да, разве среди таких отбросов, что породил Эдмундс, кто-то что-то делал, руководствуясь иными мотивами?

Конечно, это была не единственная причина, но ей не нужно было знать, что в погоне за благополучием у меня отобрали не только жизнь, но и свободу. А противнее всего было признаваться, что я сам, согласившись, ее у себя отобрал. Виола посмотрела на меня с сочувствием, и я сердито покачал головой, дав понять, вот только жалеть не нужно. Все, что угодно, только не жалость.

На запястье пропищал коммуникатор. Пора было возвращаться.

— Долг зовет? — сама все поняла Виола, и я кивнул.

Она уперлась ладонями в бедра, сосредоточив все свое внимание на моем лице.

— Ну тогда… прощай, Николас Лавант. И спасибо за… куртку. — Скинув китель, она протянула его обратно.

— Если что, обращайся, — коснулся я ее руки, сделав вид, что просто хочу забрать свою вещь обратно. Должен был отпустить, но мне отчаянно не хотелось. Я упрямо заигрывал со своей совестью, а та делала вид, что нема и глуха, будто не понимая, что мы с ней творим неправильные вещи. Наконец, я разжал пальцы и ответил: — Прощай, Виола Максфилд.

— Может, как-нибудь зайдешь? — осторожно спросила она. То ли это был просто жест вежливости, то ли действительно Ви хотела снова меня увидеть.

Сердце подпрыгнуло, как на аттракционе, зато, наконец оклемавшись, отрицательно покачал головой разум. Я не мог бы приударить за этой девушкой, даже будь она доступна. Но для меня она была запрещена!

— Боюсь, мне придется тебе отказать.

— Это будет на твоей совести, — пошутила Виола.

— Поверь, моя совесть и так не блещет чистотой.

В тот вечер я не смог сказать да.

И не сказал.

***

Следующие три дня, что я не видел Виолу, мой мозг сводил счеты с благоразумием. И если раньше я никогда не думал о девчонках, то теперь мысли о ней все время вязались следом, словно хвост. Куда не пойди — тут как тут.

Мне уже надоело вести с собой бесконечные дебаты. От категоричного отрицания («Эта девушка для тебя навсегда заказана, так что завяжи глаза и даже смотреть не смей») до возмущенного гнева («Какого хрена, Тай, ты оставил меня разбираться с этим дерьмом в одиночку!»), от торга («Она так мило пыталась пристрелить меня взглядом») до депрессии («Всё плохо, выхода нет. Твой век словно мгновенье, Ник. Ты — пуля. А пуля стреляет лишь один раз, не вмешивай в это еще и девчонку») и, наконец, до принятия («О нет, кажется у меня новый фетиш, и самое страшное — это веснушки!»).

Захлопнув ноутбук, на экране которого все еще была открыта онлайн страница журнала NewPort Evening, я принялся расхаживать по комнате. Я прочитал ее рассказ трижды, с каждым разом понимая, что все глубже проваливался в кроличью нору.

Осознав, что она мне нравится, я пытался бороться с этим чувством, но тщетно. Дюжину раз заносил палец над мигающей зеленой кнопкой на экране смартфона и столько же одергивал его.

Надо ее отпустить. Ни во что хорошее эти отношения не выльются, и та граница, на которой балансирует эта странная… привязанность… больше напоминает черту между садомазохизмом и одержимостью.

— Он теперь всегда такой? — повернувшись к Арту, спросил Шон, поглядывая поочередно то на меня, мечущегося по комнате, то на Кавано.

— Кажется, она пробуждает худшее в нем, — ухмыльнулся Арт, рукой отодвинул свои вещи с покрывала и плюхнулся сверху. Если кровать Рида была идеально заправлена, то чтобы разгрести завал на койке Арта, понадобилась бы лопата.

— По крайней мере, он больше не выглядит как труп.