48 минут, чтобы забыть. Фантом

— В нем не просто сила, Виола. В нем еще тонны рвущейся на свободу злобы. Поверь мне, именно так выигрываются самые славные бои. И наш еще не окончен. Этот парень — мой билет наверх.

— Поэтому ты решил держать его взаперти? Как и других своих подопытных зверюшек. — Я перевожу взгляд на безымянного солдата, который стоит в стороне со скрещенными на животе руками. Судя по выражению лица, мои слова ему явно не по душе. Вот только мне плевать.

Отец презрительно усмехается.

— Ник кое-что у меня украл, — беспечно отвечает он, и я задаюсь вопросом: наигранно ли его спокойствие? — Методы Коракса сильно отличаются от других правительственных организаций, но они в разы эффективнее. Именно по этой причине никто не должен об этих методах знать, не говоря уже о том, какими проектами занимается Третья лаборатория. Для этого я и нахожусь здесь, Виола. Вся проблема в том, что я создал самый крепкий в мире сейф, а теперь он захлопнулся.

В комнате напротив Ник усаживается поудобнее, разваливаясь на металлическом стуле. Пугающе ухмыляясь, закидывает голову на спинку и прикрывает глаза.

Отец молчит, сложив руки перед собой и глядя, как по ту сторону стекла двое вновь обмениваются репликами, а потом спокойно продолжает: — Каждый допрос он превращает в фарс. Мы сами обучили его этому.

В комнате напротив охранник толкает Ника в бок дубинкой. Он с флегматичной отстраненностью поднимает взгляд и, глядя в упор на своего карателя, растягивается в скалящейся ухмылке, что-то говоря. Допрашивающий его агент недовольно выдыхает и, скривившись, оборачивается в нашу сторону. Глаза Ника тоже скользят к стеклянной поверхности. Он наверняка догадывается, что за ним наблюдают.

— Всё, что есть у него в арсенале, он выплеснет тебе в лицо. Злость, унижение, иронию. Ничего не вызывает в нем страха, трепета или хотя бы малейшего беспокойства. Ему просто на все плевать.

— Оружие, которое было сконструировано хранить молчание, обернулось против его создателя, — злорадствую я. — А как же альтернативные методы, сыворотка правды, например?

Отец смеется. И от этого смеха бегут мурашки.

— Неужели ты думаешь, что у бойцов, на подготовку которых мы потратили столько лет, нет от нее иммунитета? Но, — он поднимает вверх палец, — у каждого из нас есть слабости.

Его синие глаза — мои синие глаза — смотрят в упор, и внутри снова просыпается неконтролируемое чувство тревоги.

— У Ника непростой характер, но он более чем способен управлять им. Я наблюдал за ним с детства и всегда за тем, что он делал, стояла веская причина. Вот и сейчас он просто ждёт того, кто даст ему мотив действовать.

— Серьезно? — Из горла вырывается истеричный смешок, настолько нелепый и театральный в данной ситуации, что я и сама бы себе не поверила. — Тогда у меня для тебя плохие новости. Я не могу тебе помочь. Я все равно ничего не помню.

Кажется, будто отец ждал этого момента.

Немного помедлив, он подходит к стеклу и набирает на его поверхности пару команд. Перегородка подсвечивается белым, а потом будто тает. В комнате появляется звук. Голова Ника приподнимается, и его взгляд останавливается на мне.

— Я знаю, что ты все забыла, — говорит отец, — но ты можешь помочь Нику «вспомнить».

Наши взгляды встречаются, и впервые я вижу в его глазах панику. И тогда понимаю, что предпочла бы перенести любую боль, издевательства, только не видеть в них страх. Его становится так много, что он льется между нами рекой. Я чувствую, как Ник стискивает зубы, и незаметно качаю головой. Нельзя показывать отцу, что его методы работают.

Переместившись из моей камеры в камеру Ника, отец встает напротив.

— Она ведь и для меня дорога, — тихо произносит он, чуть наклонившись.

Ник не сводит с него глаз. Его молчание громче, чем самый отчаянный крик.

— Как ты можешь? — все, что он произносит, но, судя по тону, уже знает ответ на вопрос. И вряд ли этот ответ ему нравится.

Отец молчит. Любой другой уже давно отвернулся бы, спасаясь от пристального взгляда, сулящего медленную и жестокую смерть, но полковник Максфилд продолжает играть в эту игру.

— Ты знаешь правила, — произносит он, пока меня едва не выворачивает от страха наизнанку. — Тебе нужно всего лишь ответить на мои вопросы. Я так же, как и ты, меньше всего на свете хочу причинить ей боль. Просто в нынешней ситуации выбор за тобой.

Я практически не дышу, стараясь не упустить ни единого слова, не моргаю, обманывая свой разум, что пока не закрою глаза, ничего страшного не случится, хотя изнутри съёживаюсь в крошечный комок посреди огромной бетонной клетки.

Клетки, откуда для меня нет выхода.

Глаза Ника пристально смотрят в мои.

— Я хочу, чтобы вы оба поняли: все, что я делаю, ради вашего же блага. Некоторые решения для нас болезненны, но необходимы. Тебе ли не знать, — добавляет отец и, похлопав Ника по плечу, выходит из камеры.

— Молчи, — произношу я одними губами. — Что бы не происходило, молчи.

Плечи Ника напрягаются так, что того и гляди разорвут одежду. Даже охранник за его спиной слегка отодвигается, готовый сорваться и сбежать.