48 часов

На двойной кровати спал мужчина. Рост лежащего человека определить очень трудно, но мне подумалось, что он не сможет выпрямиться в этой комнате, потолок которой находится на высоте ста девяноста двух сантиметров, не получив при этом хорошего сотрясения мозга. Повернутое в, мою сторону лицо было частично закрыто волосами и буйной бородой. Таких роскошных бород мне вообще никогда не приходилось видеть. Человек этот спал как убитый.

Я подошел к постели, ткнул ему в ребра дуло револьвера и сказал:

— Просыпайся.

Он проснулся, а я ретировался на безопасное расстояние. Австралиец протер глаза волосатыми руками и, опершись о матрас, сел. Признаться, я ожидал увидеть одежды из звериных шкур, но на нем оказалась элегантная пижама, которой я мог только позавидовать.

Почтенные граждане по-разному реагируют, когда посреди ночи их будит чужой человек, использующий в этих целях дуло пистолета. Они бывают или напуганы, или приходят в бешенство. Однако мой бородач повел себя совершенно иначе. Его глаза, скрытые под густыми бровями, смотрели на меня, как глаза бенгальского тигра, приготовившегося к прыжку, в конце которого его ждет заслуженный завтрак. Я отодвинулся еще на несколько шагов.

— Не пробуй! — предостерег я его.

— Спрячь этот револьвер, малыш, — его голос, казалось, звучал из глубокой пещеры. — Спрячь, а то мне придется встать, чтобы дать тебе по шее и отобрать его самому.

— Ну и условия! — сказал я обиженно. — А если я спрячу его, ты все равно дашь мне по шее?

Он подумал, прежде чем отрицательно покачать головой. Потом он протянул руку к ночному столику, вынул из коробки сигару и закурил ее, не спуская с меня глаз. Острый, кислый запах распространился по комнате, и мне пришлось применить большое усилие, чтобы не кинуться открывать окно, что, конечно, не принято делать в чужом доме. Теперь меня уже не удивляло, как он живет поблизости от ангара. По сравнению с его сигарами, сигары дядюшки Артура источали аромат, сравнимый с ароматом духов Шарлотты.

— Прошу простить мое внезапное появление. Вы мистер Хатчинсон? Тим Хатчинсон?

— Я. А ты кто, малыш?

— Филипп Калверт. Я хотел бы воспользоваться одним из ваших передатчиков, чтобы связаться с Лондоном. Кроме того, я хотел просить вас о помощи. И вы даже не представляете, как срочно она мне нужна. Без вашей помощи очень много людей и огромная куча фунтов могут погибнуть в ближайшие двадцать четыре часа.

Он выпустил, прямо как Везувий, целую тучу отравляющих газов, с минуту наблюдал, как она поднимается к потрескавшемуся потолку, и наконец уставился на меня.

— Ты смеешься надо мной, малыш?

— Ты, волосатая обезьяна! Мне совсем не до шуток! И будьте любезны, мистер Тимоти; перестаньте называть меня, малышом.

Он наклонился вперед, а в его черных как уголь глазах появился опасный блеск. Но минутой позже он откинулся на спинку и рассмеялся.

— Туше, как говорила моя французская гувернантка. Если вы не шутите, Калверт, то что, собственно, вы тут делаете?

И я понял, что этот тип и пальцем не пошевелит, если я не выложу ему всей правды. А его помощь мне действительно была необходима. Так я второй раз за ночь и второй раз в жизни признался, что являюсь агентом тайной службы. К счастью, со мной не было дядюшки Артура, который в этот момент вел непримиримую борьбу со стихией за свою жизнь. Его давление и так пошаливало, а мое двукратное признание и вовсе могло лишить его жизни.

Австралиец какое-то время размышлял над услышанным, после чего сказал:

— Тайная служба?.. Ладно… Если, конечно, вы не бежали из сумасшедшего дома. Вообще говоря, люди оттуда никогда не признаются, где работают…

— Верно, но я вынужден это сделать. Впрочем, вы все равно бы догадались, услышав то, что мне придется вам рассказать.

— Я сейчас оденусь, а вы пойдите пока в большую, комнату и выпейте виски, — по движению его бороды можно было понять, что он улыбается. — Я буду через две минуты.

Я оставил его одного, нашел виски, угостил себя хорошей порцией и заодно осмотрел картинную галерею Крэйджмора. Вскоре вошел Тим, одетый в черное с ног до головы. Скорее всего, метр девяносто два сантиметра у него было лет в двенадцать, и он продолжал расти до сегодняшнего дня. Он. глянул на свои картины и ухмыльнулся.

— Кто бы мог ожидать, а? — оказал он. — Крэйджмор соревнуется с галереей Гуггенхайма, колыбелью культуры! А вам не кажется, что эту дивчину слишком прикрывают серьги?

— Вы, без сомнения, разграбили лучшие галереи мира, — с восхищением сказал я.

— Ну, я не такой уж знаток. Просто люблю Ренуара и Матисса… — это было настолько неправдоподобно, что, вероятно, было правдой. — Вы, как я понял, спешите, так можете обойтись без подробностей.

Я обошелся без подробностей. И все-таки эти объяснения заняли достаточно много времени, потому что, в отличие от Макдональда и Шарлотт, Хатчинсон услышал не просто правду, но всю правду.