42-я параллель

Пошел такой ливень, что размыло водосток, и поезд прибыл в Ошен-Сити с четырехчасовым опозданием. К этому времени они уже подружились; по дороге так гремело и сверкало, она нервничала, а он казался сильным и надежным защитником, и вагон был полон москитов, и оба они были искусаны, и оба очень проголодались. На станции было темно, хоть глаз выколи, и никаких признаков носильщика, и ему только в два приема удалось вынести все ее чемоданы, да и то они чуть не забыли ручной чемоданчик крокодиловой кожи, и ему в третий раз пришлось возвращаться в вагон, чтобы захватить его и свой собственный чемодан. Тут подоспел старый темнокожий и заявил, что он послан с фаэтоном из «Ошен-хаус». «Ведь вы тоже туда?» – сказала она. Он ответил утвердительно, и они кое-как уселись, и ног девать было некуда, столько места занимали ее чемоданы. Из-за шторма по всему городу не видно было огней. Колеса фаэтона мягко поскрипывали по глубокому слою песка, и временами рев прибоя заглушал их скрип и почмокивание кучера, покрикивавшего на лошадей. Только и было свету что от луны, то и дело тонувшей в клочковатых облаках. Дождь перестал, но в душном воздухе чувствовалось, что вот-вот разразится новый ливень.

– Без вас я совсем погибла бы в такую бурю, – сказала она; потом вдруг по-мужски протянула ему руку: – Меня зовут Стрэнг… Аннабел Мари Стрэнг… Не правда ли, забавное имя?

Он взял ее руку.

– А меня – Джон Мурхауз… Рад познакомиться, мисс Стрэнг.

Ладонь у нее была горячая и сухая. Казалось, она вжималась в его ладонь. Когда он разжал руку, ему почудилось, что она ждала более длительного рукопожатия. Она рассмеялась хрипловатым, низким смехом.

– Ну, теперь мы друг другу представлены, мистер Мурхауз, и все в порядке… А Папе это даром не пройдет. Не встретить свою единственную дочь в такую непогоду!

В темном вестибюле отеля, тускло освещенном парой закоптелых керосиновых ламп, он уголком глаза видел, как она обняла высокого седого старика, но, к тому времени как он самым размашистым почерком вывел в книге Джон У. Мурхауз и получил ключ от комнаты, они уже исчезли. Наверху в маленькой бревенчатой спальне было очень жарко. Когда он поднял раму, сквозь ржавые жалюзи донесся рев прибоя вперемежку с дробью дождя, барабанившего по крыше. Он сменил воротничок, вымылся тепловатой водой из щербатого кувшина и спустился в столовую в надежде на ужин. Не успела еще диннозубая служанка подать ему суп, как в столовую вошла мисс Стрэнг в сопровождении высокого старика. Так как во всей комнате горела только одна лампа – на столе, за которым сидел Джонни, – они направились к нему. Он поднялся с улыбкой.

– А вот и он, Папа, – сказала она. – Ты его должник. Он заплатил за экипаж… Мистер Моррис, познакомьтесь с моим отцом, доктором Стрэнгом… Моррис, говорили вы? Так ведь?

Джонни вспыхнул.

– Мурхауз, но это не важно… Очень рад, сэр.

Они вместе поужинали. Мисс Стрэнг не переставая жаловалась на еду и все спрашивала официантку, не может ли она достать им чего-нибудь повкуснее остывшего тушеного мяса с бобами в этих ужасающих птичьих ванночках, а доктор Стрэнг хохотал и говорил, что она слишком привередлива. Джонни решил, что не будет рта раскрывать, пока не присмотрится поближе к этим людям. Девушка все смотрела на него темными вызывающими глазами, взгляд которых его волновал; он уже строил планы, как бы ему остаться тут еще на день-другой.

Наутро он встал рано и пошел в контору компании по благоустройству и планировке Ошен-Сити, которая помещалась в только что отстроенном, свежеокрашенном и крытом дранкой доме на только что проложенной улице за бухтой. В конторе не было еще ни души, и он пошел посмотреть город. В это душное серенькое утро коттеджи, остовы будущих магазинов и некрашеные хижины вдоль железнодорожных путей имели неприглядный, запущенный вид. То и дело он убивал у себя на шее москита. На нем был последний чистый воротничок, и его очень заботило, как бы он не загрязнился. Стоило ему ступить мимо проложенной вместо тротуара доски, как он набирал полные ботинки песка, а в щиколотку впи вались острые прибрежные колючки. Придя к конторе стройки, он увидел на ступеньках плотного мужчину в белом полотняном костюме.

– Доброе утро, сэр, – сказал он. – Не вы ли полковник Веджвуд?

Толстяк, видимо, так запыхался, что не мог вымолвить ни слова и только кивнул головой. За его воротничком у затылка торчал большой шелковый платок, а другим он обтирал пот с лица. Джонни передал ему письмо от своего патрона и стоял, дожидаясь, покуда толстяк заговорит. Тот, наморщив брови, прочитал письмо и повел Джонни в контору.

– А все астма проклятая… – наконец едва выдохнул он между двумя свистящими всхлипами. – Чуть только прибавлю шагу, дух захватывает. Рад видеть вас, сынок.