Во-первых, это неправда, что к Богу приходят только или преимущественно в состоянии несчастья, кризиса, крушения земных устремлений и т. д. Это общее место такого светски-секулярного, светски-гуманистического мировоззрения: человек идет к Богу, когда в жизни что-то не устроено. За этим очень часто стоит не всегда проговариваемое вслух самоуспокоение, мол, в отличие от этих несчастненьких, у меня-то все нормально и я к их разряду не отношусь. С предельной жесткостью об этом говорил приснопамятный вождь мирового пролетариата, который без всяких интеллигентских слюней сформулировал это примерно так: «Ну кто ходит в церковь? Всякие убогие, прибитые, умом поврежденные, на обочину социальной жизни выкинутые или обманщики — больше там быть некому». По сути дела, ту же самую мысль, только красиво отлакированную, сегодня в основном воспроизводят интеллигентные дамы, приятные во всех или хотя бы в некоторых отношениях. Однако часть правды за этими словами есть. Она состоит в том, что благополучие, и отнюдь не только в материальном отношении, но и в плане устроенности личной жизни, профессиональных успехов, здоровья, уважения, приятия со стороны людей, может тоже оказаться искушением, трудно переносимым. Человек может к этому так прилепиться, что ему уже не захочется голову чуть выше поднять. И он забывает, что антропос (по-гречески «человек») — это тот, у кого, в отличие от всех прочих тварей, очи горе, к небу, ввысь устремлены. И что Господь, не желающий нашей погибели и нашего усыпления, даже если оно в конечном измерении мещанского благополучия называется творческим порывом, так или иначе напоминает каждому о его не от мира сего идущей призванности. Или тихо напоминает через внутреннюю тоску и неудовлетворенность, часто бывающую у людей богатых и внешне благополучных, например, через ту самую охоту к перемене мест, о которой так дивно сказал Пушкин. Или мы слышим более отчетливый стук в дверь, и оказывается, что давно пора было бы присмотреться к своей жизни и понять, что не все так благополучно, как всеми считалось. И уже с трудом пишется роман, и заворачивают проект, и вдруг выясняется, что любимая жена не так близка, как думалось, а мы по слепой самовлюбленности или по привычке не замечать то, что происходит в душе самого родного для нас человека, оказались достаточно далеки друг от друга. И когда мы наконец это обнаруживаем, тут бы и встрепенуться: так ли мы живем? Но мы все медлим, медлим… А бывает, что Господь еще явственнее напоминает нам о себе - болезнями, скорбями, дабы мы наконец смогли пробудиться от сна и вспомнить о том, что наше призвание — вечность. Лучше бы, конечно, человеку, душевно внимательному, не доводить свою жизнь до необходимости самого громкого стука и пораньше отозваться.
Некоторые уверены, что некрещеному человеку нельзя стоять на службе. Они заблуждаются?
То верно, что есть древнее церковное правило, которое запрещает присутствие людей некрещеных и невоцерковленных на основной части главного православного богослужения — Божественной литургии, когда совершается таинство причастия Телу и Крови Христа Спасителя. Смысл такого запрещения был в том, чтобы таинство Церкви не оказалось поводом для непонимания и профанации со стороны людей внешних. Я не думаю, что сейчас мы можем говорить о необходимости и даже возможности безусловного соблюдения этого древнего запрета. Я думаю, что сейчас богослужение является самым сильным способом проповеди, который есть в Православной Церкви. Просто если некрещеный человек входит в храм, лучше ему не идти вперед, где он может невольно смутить кого-то из прихожан незнанием элементарных вещей, а встать где-нибудь в стороне, где и самому можно будет не смущаться тем, что другие обращают на это внимание. И лучше не креститься, коли он некрещеный человек, и даже не стремиться вызвать у себя какие-то специальные состояния умиления, вдохновения, а постараться постоять на службе тихо и спокойно и посмотреть, чем душа отзовется на то, что будет происходить.
Новопришедшим в храм обычно бывает непонятно, что здесь происходит. Это преодолимо?