4-02. Ripresa allegro mosso

– Я отправляюсь с вами. Меня переводят в Университет, для начала помощником посла по административно-хозяйственным вопросам. Я должен приготовить все к прибытию посольства, которое состоится не позднее чем через две декады. И для вас дело найдется: в Хёнкон начинают прибывать подростки, за которыми следует присматривать. Двое кайтарцев уже там. На вас с ними отработают систему приема и размещения, чтобы избежать накладок, когда начнется массовый заезд.

– Но я не готова! – жалобно пискнула Таня. – Мне вещи собрать нужно… я с народом еще не попрощалась толком…

– Народ переживет, – хладнокровно пожал плечами Юно. – А вы без меня в Ценгане заблудитесь, если разговорный катару выучить не успели. Вот, держите, – он достал из нагрудного кармана куртки две узкие бумажки и сунул их Тане с Пашкой. – Завтра не позднее трех часов дня позвоните по этому номеру и сообщите о готовности. Там сработает автоответчик, не удивляйтесь. Телефон – мой персональный, по технологии паладаров, но он весит двадцать катти, с ним не натаскаешься. Просто наговорите сообщение – и постарайтесь, чтобы в нем не содержалось ничего сверх "все готово, могу ехать". Если все штатно, седьмого числа в шесть утра явитесь по адресу, написанному ниже. Если возникнут дополнительные вопросы, звоните сегодня или завтра после девяти. Сейчас что-то непонятно?

Таня посмотрела на Пашку и вздохнула.

– Пока нет. Столько на голову свалилось, что разобраться бы сначала.

– Да я в любой момент ехать готов, – криво ухмыльнулся Пашка. – На работе давно уже предупредил, заявление мне хоть с завтрашнего дня подпишут, а больше здесь делать и нечего.

– Замечательно. Тогда я пошел. Не забудьте – отчет завтра до трех дня.

Юно взял чашку и отнес на стол для грязной посуды. Потом коротко махнул и вышел из пельменной.

– Значит, тебя тоже обрабатывали? – тихо спросил Пашка.

Таня посмотрела на него и быстро отвела глаза.

– Да, – почти шепотом откликнулась она. – Капитан первого класса. СБС.

– И ты, конечно, подписала все, что сказали?

Таня неопределенно повела плечом. Она намотала на вилку холодный блин, сунула его в рот и принялась ожесточенно жевать, избегая взгляда товарища.

– Вот так живешь себе, думаешь, что сам по себе, что никакие сбасы и политика тебя не касаются, а потом – бац, и бумажку подсовывают. И ты сексот, – в голосе друга слышались горечь и злость. – И твои тайные гордость и независимость, оказывается, просто бессмысленное дрочение самолюбия. Все просто: играешь по их правилам или идешь в жопу со своими амбициями, учителем рисования куда-нибудь в глушь, в северную деревню. Ненавижу! И их, и себя ненавижу… Понимаешь, – вдруг горячечным шепотом сказал он, – мне лишь бы вырваться отсюда! Лишь бы ТАМ оказаться! А дальше хрен я вернусь! Лучше под забором милостыню просить, чем здесь унижаться.

Таня подняла глаза. Пашка стоял, стиснув в руке стакан с чаем и уперев взгляд в стол, на скулах играли желваки.

– Касуми, зачем ты оправдываешься? – печально спросила она. – Я ведь тоже бумажку подписала. Ее в общую кучу засунули, думали, не замечу, а я заметила. И подпись поставила. И потом, а вдруг я на тебя настучу? Еще до того, как уедем? И не видать тебе никакого Университета, никаких паладаров…

– Ну, Лучница, если еще и ты настучишь, то тогда и жить незачем, – Пашка со стуком отставил стакан. – Кому нужен мир, в котором даже друзья предают? Только пойти и повеситься.

– Да. Пойти и повеситься… – эхом откликнулась Таня.

– Ну ничего, Лучница, – в голосе Пашки скрежетнули каменные нотки. – Не переживай. Пусть нас поимели сегодня, но еще немного, и больше нас не достанут.

Он протянул руку и крепко сжал ее плечо.

– Не бойся. Выкарабкаемся.

В полутемном зале пельменной отблески тусклого дневного света придавали его глазам демоническое выражение. Выражение мрачной решимости на его лице пугало. Штиль, вдруг вспомнила Таня, его фамилия Штиль. Да уж, сейчас он больше смахивает на бурю, затаившуюся в ожидании удобного момента. Как бы не взорвался раньше времени…

Кивнув на прощание, Пашка стиснул в кулаке свернутые в трубку бумажки и стремительно вышел из заведения. Девушка тоскливо посмотрела вслед. Во рту устойчиво держался кислый привкус желудочного сока. Нет, нельзя так нервничать, когда ешь, еще язву желудка заработаешь.

Она сунула в рот еще один блин – непропеченное вязкое тесто с еле слышным сладковатым привкусом сгущенки – и принялась ожесточенно работать челюстями. Пусть она теперь сексот, но стучать на паладаров все равно не станет, что бы там сбас ни болтал о Родине и патриотизме. И она знает, что делать. В Хёнконе она обязательно найдет Палека и расскажет ему о случившемся. А дальше пусть он подскажет, как поступать. В конце концов, не вышвырнут же ее паладары обратно из-за одного разговора со сбасом? Тем более если знают о "стандартной процедуре"…