продлить эти минуты и часы легального безделья. Кипящая вода начала
приобретать багровый цвет, что могло говорить о готовности
тротилового варева. Я заглянул в ёмкость и распорядился:
– Шура, достань одну штучку. Посмотрим, чего там.
Набоков надел верхонку, сунул руку в кипящую воду и, ухватив
ребристую поверхность, попытался вытащить. Не тут-то было. Скользкая
и горячая граната выскользнула и упала в костёр. Шура присел на
корточки и взглядом срущей собаки уставился в огонь. Секунды
замедлили бег. Я максимально спокойным голосом произнес:
– Мужчина, быстро гранату доставай.
Набоков поднялся и с идиотской усмешкой спросил:
– А чё, она настоящая, что ли?
Дело в том, что тротил плавится, на открытом пространстве горит
коптящим пламенем, но в закрытой ёмкости, каковой являлся чугунный
кожух, могла взорваться. Тем более что она уже была разогрета кипящей
водой.
Тут я не выдержал и дал сильного пинка Набокову. Ничего личного –
просто Шура на тактильные ощущения реагировал гораздо быстрее, чем
на звуковые. Он мгновенно голой рукой выхватил гранату из огня и
отбросил в сторону.
Тротил едва начал плавиться и почти весь оставался внутри оболочки.
Через полчаса первая партия была готова, и мы опустили в воду
следующий десяток. Я умышленно разделил все гранаты, чтобы
заниматься этим делом как можно дольше. После этого Набоков
отправился на обед с заданием принести краску черного цвета.
К 16.00 задание было выполнено, и я отправился на обед, чтобы заодно
и поужинать. Вечером, после возвращения батальона из наряда, начиналось моё время службы – ответственность по подразделению.
Глава 24
Обычное, пятничное совещание подходило к концу. Начальника штаба
части не было, и приказы зачитывал его заместитель майор Киселев. К
слову сказать, он обладал изумительным оперным басом. Когда пел
дома, то соседи слушали его с удовольствием, а когда исполнял арии в
туалете, и вовсе слышно было всему подъезду. Без доли иронии, он, несомненно, был талантлив.
Когда исполняющий обязанности начальника штаба закончил читать, к
делу приступил комбриг. Колб учинил грандиозный разнос двум
прапорщикам. Григорий Ананьевич чередовал ехидные маты с тяжёлыми
армейскими шуточками. Народ, едва сдерживаясь, давился от смеха –
перед разгневанным комбригом хохотать от души было не с руки. К тому
же проступок был идиотский.
Прапорщикам надо было срочно закупить ящик «белых патронов».
«Белым патроном», с легкой руки Федырко, называли бутылку водки.
Придумав благовидный предлог, они отправились в посёлок Оловянная.
Целый ящик водки не позволил счастливчикам удержаться от
вожделения, и они решили распить бутылочку прямо в кабине. Потом
ещё одну. Как известно, у ЗИЛ-131 два моста и шесть колёс. Не знаю, где
в это время находился и что делал водитель, но во время пьянки
местные жулики сняли четыре задних колеса машины.
Комбригу был наплевать на утраченные колёса – прапорщики за них
рассчитаются со своей зарплаты – он был взбешён, что оловяннинская
гопота обвела вокруг пальца спецназовцев.
Совещание было лучшим местом для всякого рода разговоров и
договоренностей. Пока Колб изливал свой праведный гнев, мы
вчетвером решили в субботу собраться и поиграть в «храп». Состав
игроков и время были оговорены прямо тут – в клубе, но где собраться, так и не придумали.
Разнос закончился. Все, кто чувствовал за собой грешки, облегченно
вздохнули, и офицеры направились к выходу.
На следующий день, в субботу, я быстренько распределил солдат по
объектам уборки и помчался в расположение роты минирования.
Компаньоны уже собрались, но место для карточных баталий так и не
определили. Казарма для таких целей была исключена, а в офицерской
общаге в последнее время участились облавы.
Накануне комбриг с начПО нагрянули в комнату лейтенанта
Шоломицкого. Миша был племянником Колба, но преференций от этого
не имел. Скорее, наоборот. Оба они были из деревни Колбы
Могилевской области. Как метко выразился Вова Харченко: «У них там
половина деревни Колбы, а другая – Шоломицкие». Начальство застало
их во время украшательства стен плакатами полуголых баб из немецкого
журнала «Армиерундшау».
Григорий Ананьевич удивленно осмотрел стены и возмущенно
воскликнул, обращаясь к полковнику Ясевичу: «Роман Болиславович, да
они здесь дрочат!»
Пришлось обитателям комнаты всё снимать и тут же, на глазах
начальства, уничтожать воплощение армейского искусства. Уцелел лишь
один плакат – на обратной стороне распахнутой входной двери. В другой
комнате руководство обнаружило недвижимое тело лейтенанта Егорова.
Оно – тело – валялось посреди пустых бутылок из-под дешевого
портвейна. С тех пор Вова получил прозвище – «портвешок». Дальше
комбриг с начальником политотдела не пошли, очевидно, опасаясь
сюрпризов покруче, но выводы были сделаны, и за порядок в
офицерском общежитии взялись всерьёз.
Итак, общага отпадала, а выбора особого не было, поэтому карточные
баталии оказались под угрозой срыва. Тут смекалистый Барсуков
воскликнул:
– Придумал! Айда в автопарк.
Через несколько минут мы были уже в боксах роты минирования. Мы
подошли к Вите Юшкину, и Володя попросил его: