33 визы

Таким образом, полиция заявила о своей непричастности к событиям в Камэидо и даже плакала, выражая свое сожаление по поводу того, что свершилось. Военное командование не плакало — лить слезы военным не пристало. Просто член юридического отдела гвардейской кавалерийской дивизии, отличившейся в Камэидо, заявил корреспондентам: «В условиях военного положения у воинской части не было иных подходящих мер, кроме тех, к которым они прибегли, и я считаю, что эти меры были неизбежны. И если каждый случай передавать на рассмотрение военного трибунала, то армия не сможет действовать».

Эта точка зрения была принята органами правосудия, и «дело Камэидо» оставили без последствий. О нем напоминают ныне лишь страницы газет, выходивших в 1923 году, да чудом сохранившиеся фотографии, на которых изображены исколотые штыками и изрубленные саблями кавалеристов трупы зачинателей революционного движения в Японии...

Трудно сказать, повлияла ли бойня в Камэидо на нервы господина Сёрики, или само начальство решило, что все же благоразумнее передать контроль за опасными мыслями кому-либо другому, кто не заигрывает с идеей нормализации японо-советских отношений, но факт остается фактом: вскоре после этих событий Сёрики пришлось уйти с полицейской службы. Вот тогда-то граф Гото и устроил его в газету «Иомиури», превратившуюся с тех пор в целую империю прессы.

Если сложить воедино тиражи всех изданий «Иомиури», то получится солидная цифра: семь миллионов. Именно таким тиражом Сёрики и отпечатал недавно советский внешнеполитический документ о борьбе за запрещение испытаний ядерного оружия. «Я не красный и я не белый, — говорит он, широко улыбаясь и покачивая своей круглой бритой головой, — я руководствуюсь высшим принципом буддизма: радовать окружающих и тем доставлять радость себе. Поэтому я стремлюсь радовать своих читателей и телезрителей, и их радость радует меня».

Буддийские принципы не мешают, конечно, «Иомиури» время от времени публиковать такие же точно антисоветские изделия дурно пахнущей американской газетной кухни, какие печатают его коллеги из других буржуазных газет. Но справедливость требует признать, что газеты и телевизионные станции, принадлежащие бывшему контролеру над опасными мыслями, уделяют этой стряпне меньше места, чем другие, и помещают немного больше объективной информации о Советском Союзе, нежели другие органы японской печати.

Мацутаро Сёрики откровенно сказал нам, что он обижен на американцев, и объяснил почему: в 1945 году генерал Макартур нарушил принцин справедливости, когда посадил его в тюрьму, а коллег Сёрики — хозяев «Асахи» и «Майнити» — оставил на свободе. Он понимает, что американский главнокомандующий был вправе арестовать его, — вероятно, если бы генерал Араки высадился в США как победитель, он точно так же, а может быть, и еще суровее обошелся бы с мистером Сульцбергером, хозяином «Нью-Йорк таймс». Но он, во всяком случае, не обошел бы при этом миссис Рид, тогдашнюю хозяйку «Нью-Йорк геральд трибюн», и мистера Херста, владельца «Нью-Йорк джорнэл америкэн». «Почему же Макартур метнул свои громы и молнии только в издателя «Иомиури»? Несправедливо!» — негодует Сёрики.

Сидеть в тюрьме у американцев бывшему контролеру над опасными мыслями было вдвойне обидно, поскольку он и другие столь же высокопоставленные заключенные были вынуждены разместиться в тех самых камерах, откуда только что вышли на свободу коммунисты, носители злокозненных идей.

С тех пор прошло уже много лет, но нашему собеседнику трудно забыть все то, что он пережил за относительно недолгое время, проведенное им в тюрьме по указу Макартура. И сейчас, рассеянно выбирая фрукты в серебряной корзинке, он снова и снова раздраженно корит американского генерала, который, по его мнению, хозяйничал в Японии, ничего не понимая в ее делах.

На восьмом десятке лет уже невозможно круто менять свой убеждения, и я глубоко уверен, что те опасные мысли, против которых мой собеседник столь упорно боролся сорок лет назад, остаются в его глазах греховными. Но как река подмывает самый тяжелый камень, так и сама жизнь мало-помалу подталкивала его мышление в ином направлении, и действия генерала Макартура, надо полагать, сыграли в этом отношении свою роль. Вот почему состоялась и наша встреча под сенью старинных письмен китайского каллиграфа...

После обеда наш гостеприимный хозяин пригласил нас посетить его собственную часовню, стоящую на плоской крыше дома, где разбит очаровательный японский сад с крохотными озерками, карликовыми соснами, цветущими куртинами. В этом саду весело возились ребятишки, пока их матери были заняты покупками в универмаге, занимающем нижние этажи. В часовне с пьедестала глядел на нас, улыбаясь, божок Миокен, приносящий, согласно поверью, удачу в делах.