30 июня

Борис шумно вздохнул. Он уже знал, что надо делать. Ухурр по наивности полагает, будто ему дадут беспрепятственно выехать из страны. Да, конечно, российская полиция неповоротлива, но не настолько тупа, чтобы не найти серебристый «Роллс-ройс» с преступниками, скрывшимися с места совершения убийства. В самом благоприятном случае их перехватят на границе.

Он повернулся и пошёл в дом. Время чудес прошло, наступали тяжёлые будни. Как ни печально, но в полицию всё-таки придётся идти. И надо ещё подготовить тётушку. И каково ещё придётся маме и отцу, когда они узнают!..

* * *

— … Я ещё раз повторяю — стрелял я. Из револьвера «велодог», английского производства. Разрывными фосфорно-магниевыми пулями, специальный выпуск.

Полицейский урядник жевал губами, морщился. Он хорошо знал эти машинки, порождение извращённого европейского разума. При всей кажущейся несерьёзности эти малокалиберные карманные револьверы стреляли пулей, больше похожей на обрубок гвоздя, и на близкой дистанции наносили страшные рваные раны. Нет, мало этого — ещё и такие вот пульки изобрели…

— И откуда же у вас такие патрончики завелись?

— В револьвере были. Мне его подарил Ульрих Гесс, как другу. Вместе с патронами в барабане, естественно.

Дверь открылась, и в кабинет вошёл нижний полицейский чин — Борис не разглядел, какой именно. Он протянул уряднику какую-то бумагу.

— Свободен! — полицейский вышел. Урядник читал бумагу, хмурясь и жуя губами.

— М-да… Вот заключение экспертизы по вашему дельцу. Действительно, пули в головах ваших… гм… жертв не обнаружены. Зато имеются обширные внутренние повреждения, в том числе и термические.

— Да, Ульрих говорил, что эти пули действуют именно так. Взрываются и сгорают в присутствии воды, в том числе и в мягких тканях тела. Якобы это делает невозможным определение оружия, из которого стреляли.

— И чего только эти немцы не придумают… — хмыкнул урядник — Где револьвер?

— Я его выбросил на ходу из машины, по дороге домой. Я был в таком состоянии… Скажите, Пётр Семёнович, вам приходилось стрелять в живых людей?

Теперь урядник смотрел на студента с сочувствием.

— Ладно, вот протокол, распишитесь и прочтите… Ну то есть наоборот. А почему ваш друг не явился вместе с вами? Он обязан, как свидетель…

— У богатых свои причуды — медленно, равнодушно сказал Борис — Он не пожелал больше знаться с убийцей.

— Ваш друг поступил неблагородно, вы не находите? — прищурился урядник.

— Нахожу — всё так же равнодушно подтвердил Борис — Бог ему судья.

— Ладно — крякнул Пётр Семёнович — Я полагаю, брать вас под стражу покуда излишне, поскольку вы явились с повинной. Вы покуда находитесь под домашним арестом. Из дома ни ногой, ясно?

— Спасибо, Пётр Семёнович. Я пойду?

— Да уж… Последний вопрос — урядник снова прищурился — И где это вы так стрелять-то выучились, господин Переверзев? Всем четверым точно промеж глаз…

— Не знаю — Борис улыбнулся растерянно — Само как-то вышло, ей-богу.

Эпилог

— Простите, сэр, мне, кажется, сюда?

Рослый, упитанный констебль оторвал наконец взгляд от созерцания хмурого октябрьского неба, обычного для Лондона, и поглядел на бумагу, которую протягивал ему пожилой, потрёпанного вида человек. Всё ясно, русский эмигрант…

— Да, проходите — полицейский даже не добавил «мистер». Очень надо, всех оборванцев, понаехавших в благословенную Великобританию, величать ещё…

Борис Переверзев, в свою очередь, не стал благодарить полисмена. Толкнув дверь, вошёл в здание, где располагалась очередная «миссия помощи жертвам большевизма». Не то чтобы Борис особо рассчитывал на помощь со стороны этой самой миссии. За время скитаний в эмиграции он немало нагляделся на самые разнообразные миссии и комиссии, твёрдо уяснив — здесь, на Западе, человек без средств никого, в сущности, сам по себе не интересует. Его либо используют для каких-то своих целей люди со средствами, либо ещё проще — сами эти фонды и миссии служат для отмывания тех же самых средств, а «бедные жертвы» всего лишь предлогом для этого процесса. Но пренебрегать в его положении любыми, даже призрачными возможностями глупо. Вдруг чудо случится? Человеку вообще свойственна надежда на чудо. Разумеется, далеко не со всеми верующими в чудеса эти чудеса случаются. Но с людьми, утратившими в своей душе веру в чудеса, чудеса не случаются никогда.

— Простите, вы крайний? Я за вами буду.

Пожилой мужчина, по виду вроде как бывший казак, восседавший на неудобном низеньком пуфике, неодобрительно покосился на нового претендента. Мало того, читалось в его взгляде, что просрали Россию-матушку, интеллигенты задрипанные, так и тут норовят у честного мужика его долю отнять… Работа небось не резиновая, на всех не хватит… Опять на улицу идти, побираться, или на сортировку мусора…

Оказавшись в Англии, Борис первое время пытался искать занятие по душе — к примеру, сделаться астрономом в Королевском обществе. Смешно вспомнить! Очень скоро выяснилось, что в астрономах Королевское общество недостатка не испытывает, и вообще, тут даже пасторы имеют о душе весьма смутное представление, не говоря уже о её потребностях.