2d2c48d86cc31bb1fa244a5c4f6d3a85

Одним словом, писание писем превратилось для меня чуть ли не в самоцель. Порою даже посмеивалась. Бедный Николай! Все его преследуют: эмская мафия, а еще и я – это же просто великолепный стеб: просыпается человек утром, а ему – бац, записка: «Отчего ты, отчего ты лучше...» – я ведь ему на полном серьезе писала.

– Может быть, чаю выпьем? – предложила я.

И тогда он рассказал, что у его друга, к которому он на Позняки ездил и пользовался его телефоном, и ел с ним из одной посуды, и беседовал с ним на близком расстоянии, – вдруг обнаруживается открытая форма туберкулеза и его кладут в больницу.

А теперь Коля не знает, не заразился ли он сам, может быть, у него – закрытая форма.

– А вы чай из всех чашек сразу пили?

(Четыре чашки, что я подарила в день святого Валентина.)

Встали мы и пошли в ночь, в дождь – он провожал меня до «Петровки», а пакетик с печеньем сиротливо остался лежать на столе.

– Вы хоть апельсины обнаружили, или их соседские дети растащили?

– Да, не стоило тратиться.

– Ну, что вы, Коля: какие траты – о чем речь, я сдала тогда кандидатский минимум по специальности – хотела, чтобы и вы за меня порадовались...

– Да, с завтрашнего дня жена приедет, я устрою ее редактировать рукописи. Она – филолог с опытом.

– Да, хорошо. Будем видеться в газете «День», но вы обязательно позвоните, когда книга выйдет. («И чтобы овцы были целы, и волки сыты».)

– У меня ни с одной женщиной столько проблем не было...

– А от меня ни один мужчина так не отбивался.

– Но ведь, чтобы поддерживать интимные отношения – надо любить.

(Конечно, надо. Вообще, я стала весьма цинично смотреть на эти вещи. Цинизм способствует сохранению истинных чувств.)

Коля, я знаю, что ты меня не любишь. Но интересно, кого ты любишь вообще? Свою жену, вряд ли... Просто привык, и пугаешься что-либо менять в своей жизни («семья – это самые надежные тылы», особенно, если не твоя заслуга была сохранить их).

Это я ничего не боюсь, поскольку риск невелик.

 

* * *

 

– Ты представляешь, что вот этому осколку НАТОвской бомбы (из-под Джаковице) калибром 3 тонны абсолютно индифферентно, кто окажется на его пути: ребенок, старик, женщина, серб, албанец или спецкор газеты «Столичные вести».

Параноиков с нескрываемым интересом рассмотрел кусок потемневшей по краям железяки, и сказал:

– Это, конечно, интересно. В твоем интервью с Шалым хорошо прочитывается его независимая, высказанная по праву совести позиция. Но я не могу точно обещать, когда оно будет опубликовано, его придется значительно сократить.

– Странно, вообще, что ваша газета регулярно публикует очерки старого алкоголика Клюхи (порой у него выходит совершеннейшая нудятина) или Лешка Пометов сварганит очередную сомнительную сенсацию из мира околохудожественных сплетен, либо, на худой конец (дабы сэкономить на гонорарном фонде), сотрудники попросту извлекают из паутины интернета жареную утку, а когда приходит журналист Бабочкина с эксклюзивным интервью, вы вежливо улыбаетесь, говорите, как вам не хватает хороших материалов, а потом продолжаете тянуть резину в течение двух-трех недель. Я прекрасно понимаю, что чаще всего это происходит из банальных соображений: «Своя рубаха ближе к телу, а рука руку моет», но ведь тебе никогда нельзя было отказать в профессиональном чутье. И твой последний номер «Византийского ангела» – яркое тому доказательство. Вот за это твое чутье, за выстраданный талант твой от Бога, я всегда ценила тебя. Но, впрочем, меня не удивляет, что по качеству содержания вашу газету остается разве что в обувь закладывать – здесь, и в самом деле, твоя хата с краю.

– Ты же сама убедилась, что простых решений жизненный путь не приемлет, и так плутать по нему, чтобы и волки были сыты, и овцы целы – это тонкое искусство будничной дипломатии. Категоричным я могу быть только при формировании содержимого своего журнала.

– Да, и оказался настолько категоричным, что вычеркнул меня из списка авторов, хотя я всем даю читать именно тот номер, где публиковались мои записки о московских беспорядках осенью 93-го (хороший заголовок ты тогда придумал).

– Я тебя ниоткуда не вычеркивал, это ты делаешь вид, что меня не замечаешь.

– Но ты дал понять, что тебе неприятно общаться со мной, из чего я сделала вывод, что лучше нам друг друга забыть. Может быть, сегодня ты уже понимаешь, что по большому счету делить нам было нечего. А знаешь, за что я тебе благодарна – ты научил меня высокому понятию веры. Когда ты мне рассказывал, что ходишь на исповедь, я так прониклась... Я думала, что для этого нужно обладать высоким чувством ответственности за свои поступки. С тех пор я ежегодно выстаиваю всенощную на Пасху.

– Ты всегда испытывала страсть к соблюдению ритуалов, но это не сродни истинному познанию их смысла.

– Я сегодня все обиды свои отпустила.

– А я свои давно уже отпустил и просил у тебя прощения.

– А у меня так сердце щемило, но я думаю, что как бы оно ни происходило, а все должно идти к лучшему. У тебя ведь все вроде бы наладилось.

– За все в этом мире надо платить.