2666

— Ты его знал? — прошептала Ингеборг.

— Кого? — спросил Райтер так, словно его разбудили.

— Человека, которого ты убил.

— Да, — ответил Райтер, — я его знал, он спал рядом со мной, много ночей подряд и беспрерывно разговаривал.

— Это была женщина? — шепнула Ингеборг.

— Нет, не женщина, — сказал Райтер и рассмеялся, — мужчина.

Ингеборг тоже засмеялась. Потом начала рассказывать, что некоторые женщины испытывают влечение к убийцам женщин. Посмотри, как восхищаются убийцами женщин шлюхи и женщины, на все готовые ради любви. Райтер же считал, что это просто истерички. А вот для Ингеборг эти женщины, которых она, как призналась, знавала, были лишь игроками, более или менее такими же, как игроки в карты, которые обычно кончают с собой на рассвете, или завсегдатаи ипподромов, которые тоже кончают с собой в дешевых пансионах или гостиницах, затерянных в переулках, куда заглядывают лишь гангстеры да китайцы.

— Иногда, — сказала Ингеборг, — когда мы занимаемся любовью и ты меня берешь за шею, я тоже задумывалась, не убийца ли ты женщин.

— Я никогда не убивал женщин, — сказал Райтер. — Мне это даже в голову не приходило.

Но том разговор и окончился, но через неделю тема всплыла снова.

Райтер сказал, что, возможно, американская и также немецкая полиция его ищут, или что его имя фигурирует в списке подозрительных лиц. Мужик, которого он прикончил, звался Саммером, и был он убийцей евреев. Тогда ты не совершил никакого преступления, хотела сказать Ингеборг, но Райтер не позволил.

— Все это случилось в лагере для военнопленных, — объяснил он. — Уж не знаю, за кого там этот Саммер меня принял, но он только и делал, что рассказывал. Нервничал — его же должна была допросить американская полиция. Поэтому сменил имя. И стал зваться Целлером. Но я не думаю, что американская полиция охотилась за Саммером. Или за Целлером. Для американцев Целлер и Саммер были двумя немецкими гражданами с безупречной репутацией. Они охотились за военными преступниками калибром побольше: за людьми из лагерей смерти, офицерами СС, высокими партийными чинами. А Саммер — он ведь был обычным чиновником. Меня допрашивали. Спросили, что мне о нем известно, не было ли у него врагов среди других военнопленных. А я ответил, что ничего не знаю, что Саммер только и говорил, что о своем сыне — тот погиб под Курском, — и о недомоганиях своей жены. Они осмотрели мои руки. Еще они были молодыми, и у них не было времени на все эти расспросы в лагере для военнопленных. Но, похоже, мне не очень-то удалось их убедить. Они записали мое имя и потом снова допросили. Спрашивали, был ли я членом национал-социалистической партии, знаком ли с нацистами, чем занималась моя семья и где мы жили. Я попытался отвечать честно и дал исчерпывающие ответы. Попросил их помочь найти родителей. Потом лагерь стал пустеть, правда, туда привозили новых постояльцев. А я так и оставался в лагере. Один товарищ сказал мне, что охрана тут чисто номинальная. Черным солдатам плевать, мы их особо не заботим. Однажды утром, когда одни пленные выходили, а другие входили, я замешался в толпу и без проблем вышел.

Некоторое время я бродил по разным городам. Побывал в Кобленце. Работал в шахтах, которые снова открыли. Голодал. Мне казалось, что призрак Саммера приклеился к моей тени. Подумывал я и том, чтобы тоже сменить имя. В конце концов пришел в Кельн и подумал: ну что нового, чего я еще не видел, может со мной случиться? Хватит таскать за собой вонючую тень Саммера. Однажды меня задержали. Случилось это после потасовки в баре. Приехали полицейские и нас забрали в отделение. Они сверились со своими досье, но не нашли моего имени и отпустили.

Тогда-то я и познакомился со старухой, которая продавала в баре сигареты и цветы. Я время от времени покупал у нее сигаретку-другую и всегда пускал в бар. Старуха сказала, что во время войны была гадалкой. Однажды вечером она попросила меня проводить ее до дому. Жила она на Регинаштрассе, в большой, но очень захламленной — пройти невозможно — квартире. Одна из комнат походила на склад в магазине одежды. Сейчас я расскажу почему. Когда мы пришли, она налила нам водки, села за стол и вытащила карты. Я тебе погадаю, сказала она. В коробках я нашел много книг. Помню, взял там полное собрание сочинений Новалиса и «Юдифь» Фридриха Геббеля, а пока листал книги, старуха сказала, что я типа убил человека и все такое. В общем, то же самое.

— Я же был солдатом, — сказал я.

— На войне тебя несколько раз едва не убили — так тут написано, но ты никого не убил, и это твоя заслуга, — сообщила старуха.

Неужели по мне это так заметно, подумал я. Неужели сразу видно, что я убийца? Естественно, я себя убийцей не чувствовал.

— Сменил бы ты имя, — сказала старуха. — Сделай, как я говорю. Я гадала высоким чинам в СС и знаю, что говорю. Не совершай глупость, какую обычно пишут в английских детективах.

— Ты о чем?

— Об английских детективах, — ответила старуха. — Об английских детективах, которым сначала подражали американские авторы, а потом французские, немецкие и швейцарские.