2666

В то время Анский работал над проектом радиовещания на всю Европу и даже на всю, до последнего своего уголка, Сибирь. В 1930 году, как сказано было в его записках, Троцкого выслали из Советского Союза (на самом деле, это случилось в 1929-м, видимо, автор ошибся из-за совершеннейшей непрозрачности русского информационного поля), и тут Анский почувствовал, что теряет присутствие духа. В 1930 году покончил с собой Маяковский. В 1930 году даже самые наивные и тупые поняли — Октябрьская революция подавлена.

Но Иванов хотел написать новый роман и нашел Анского.

В 1932 году он опубликовал новый роман — «Полдень». В 1934-м вышел в свет еще один — «Рассвет». В обоих изобиловали инопланетяне, космические полеты, прыжки во времени, более развитые (числом две и даже больше) цивилизации, которые периодически посещали Землю, войны — ожесточенные и зачастую круто замешанные на интригах — между этими цивилизациями и персонажи-скитальцы.

В 1935 году книги Иванова изъяли из библиотек. Через несколько дней его официально исключили из партии. Анский писал, что Иванов три дня пролежал в кровати. Вокруг лежали три его романа, и он их беспрестанно перечитывал, пытаясь найти хоть что-то, оправдывавшее исключение из партии. Он стонал, причитал и пытался безуспешно укрыться в воспоминаниях о раннем детстве. Он поглаживал корешки своих книг с грустью, от которой разрывалось сердце. Временами поднимался, подходил к окну и часами стоял, глядя на улицу.

В 1936 году, в начале первой большой чистки, его арестовали. Иванов провел четыре месяца в подвале и подписал все документы, которые перед ним положили. Вышел, но старинные друзья-литераторы шарахались от него как от чумного, и тогда он решил написать Горькому, прося о заступничестве; однако Горький к тому времени уже тяжело болел и на письмо не ответил. Потом Горький умер, и Иванов пришел на похороны. Когда его там увидели, то молодой поэт и молодой романист, оба из ближнего круга Горького, подошли к нему и поинтересовались, есть ли у него совесть и не сошел ли он с ума: неужели он не понимает, что самим своим присутствием оскорбляет память покойного.

— Горький написал мне письмо, — ответил Иванов. — Горькому понравился мой роман. Это самое меньшее, что я могу сделать для него сейчас.

— Товарищ, — сказал ему поэт. — Самое меньшее, что ты можешь сделать, — это покончить с собой.

— Действительно, правильная мысль, — поддержал его романист. — Выпрыгни из окна — и проблема решена.

— Да что же вы такое говорите, товарищи, — всхлипнул Иванов.

Девушка в кожаной куртке до колен подошла к ним и спросила, что происходит.

— Это Ефрем Иванов, — ответил поэт.

— А, тогда и говорить не о чем, — сказала девушка. — Гоните его отсюда.

— Я не могу уйти, — сказал Иванов, и по лицу его катились слезы.

— Почему не можешь, товарищ? — спросила девушка.

— Потому что ноги не слушаются. Я и шагу ступить не могу.

Несколько секунд она смотрела ему прямо в глаза. Иванова с каждой стороны придерживали за локоть двое молодых писателей, и выглядел он настолько жалко, что девушка решила его проводить с кладбища. Однако на улице Иванов опять не смог идти самостоятельно, так что девушка довела его до остановки трамвая, а потом решила (Иванов все это время плакал и, похоже, готов был в любой момент свалиться в обморок) сесть в трамвай с ним и таким образом, каждый раз откладывая момент прощания, помогла ему подняться по лестнице, открыть дверь комнаты и лечь в постель, и, пока Иванов продолжал утопать в слезах и неразборчиво постанывать, девушка отправилась посмотреть его библиотеку — достаточно бедную, по правде говоря. И тут дверь открылась, и вошел Анский.