244d76c650384272b90cd5a2c5aa27e5

Молчит, кусает губы, смотрит на него и почти плачет.

- Чувствует моя задница, это ненадолго. У тебя не бывает ни дня без проблем.

Он думает, что у Тринкет определено девять жизней. И, кажется, она поделилась с ним.

- Это же должно было закончится. Рано или поздно. Только не реви, солнышко, я знаю, что это от счастья.

Он осторожно проводит большим пальцем по её щеке, убирая слезу. Она чувствует, как холодные пальцы прикасаются к её лицу, скользят дальше, заправляя прядку волос за ухо. Чувствует его губы, целующие лоб. Он прижимает её к груди. Так крепко. Тепло. Чувствует, как тяжело он втягивает воздух. И, кажется, больше не дышит. Она и сама не хочет. Чтобы задохнуться от его запаха. Запомнить его навсегда.

- Мисс, - голос машиниста заставляет Эбернети ослабить объятия. - Мы отправляемся.

Нет. Не отпускай меня, Эбернети. Хоть раз, не отпускай!

Он осторожно касается её волос, проводит по ним и почти судорожно выдыхает. Во взгляде было прощание и грусть. Больше ничего. Но сердце стучит словно бешенное, когда она в последний раз прижимается губами к его щеке, замирая.

Лжец, ты не хочешь отпускать её. Ты не сможешь.

Эбернети опускает руки, проведя напоследок по спине. Тринкет делает шаг назад, оказываясь в чёртовом поезде, а он отворачивается и уходит, сцепив зубы, чтобы не завыть.

Вагон качнуло, совсем легко, но она готова была рухнуть без сил, и рухнула бы, если бы не рука Хэвенсби на её плече.

Только не оборачивайся, Эбернети. Проваливай, но не оборачивайся. Как и всегда.

- Ты готова?

- Нет, - шепчет она, прожигая насквозь Эбернети, который вдруг остановился и слегка повернул голову. Который почти оглянулся, мать вашу!

- Тогда это твой последний шанс уйти, - Хэвенсби улыбается, всё идёт идеально по плану. Остался лишь маленький рывок для Эффи, который изменит её судьбу, и Хэвенсби готов толкнуть. - Кейдж всё подготовил, тебя ждёт умопомрачительная карьера. Только скажи, что готова ехать.

Ты готова ехать, Тринкет? Ты едешь?

Верхушки елей медленно пошатывались от холодного осеннего ветра, нарушая тишину и привычный ход времени, что сочились вместе с солнечными лучами сквозь острые иголки.