244d76c650384272b90cd5a2c5aa27e5

Тихие шаги, идеальная осанка, легкая походка, она спрятала руки в карманах яркого почти кислотно-желтого пальто. Пересекая Дистрикт, Эффи оглядывалась по сторонам, отчаянно кусая губы до крови, повторяя заученный текст. Рядом с ней шел Плутарх, изредка кивая ей, улыбаясь, словно всё в порядке. В его идеально построенной системе действительно царит порядок. Подтверждением служила его самодовольная ухмылка, которая не сходила с его губ весь день.

- Эбернети опаздывает, может забыл время отправки? - говорит Плутарх, когда она рассматривает Капитолийский Экспресс.

Всё шутки шутишь, говнюк. О, если ты и вагон последний выбрал, то до Капитолия точно не доедешь.

Решительная складка между ее бровей разглаживается, знакомая печальная улыбка распускается на губах. Она всегда смотрела на него, словно с самого начала знала – доверять нельзя. Помощник президента явно что-то задумал и сейчас Тринкет добровольно шла в его расставленные сети. Вопрос только один - в чём подвох?

- У нас ещё есть время, - улыбнулся Хэвенсби. - Я очень надеюсь на тебя, Эффи, но если хочешь - можешь остаться.

Он даёт выбор, и от этого становится только тяжелее, потому условия слишком неприемлемы для неё. Потому она знает, что можно иначе, но решает тут только Плутарх, ведущий новую выгодную игру. Правила которой позволяли Тринкет выбрать между Капитолийскими мечтами и Эбернети, которому запрещен въезд в столицу.

Эффи отходит в сторону, так чтобы был виден лес, и делает глубокий вдох опьяняющего своей чистотой воздуха с запахом вековых сосен и хвои.

Тринкет полностью восстановилась, и вот уже несколько дней она наслаждалась запахами из Дальнего леса.

Верхушки деревьев лениво раскачивались из стороны в сторону, а тишина позволяла ей увидеть, как через острые густые иголочки просачивалось время, унося её в воспоминания.

После случившегося в поезде, младший Реддл, не в силах смириться со смертью последнего родного человека, попросил о казни, и Плутарх с удовольствием исполнил его просьбу. Остальных мародеров пришлось просто оставить в тюрьме. Судьба Эбернети складывалась сложнее.

Логан, как и обещал Плутарху, разработал антидот, в надежде, что после переворота кто-нибудь догадается применить его. И заодно, отхватить себе лавры “спасителя нации” - о чём и мечтал Каин. Благо Плутарх узнал об этом раньше, чем хотелось бы Реддлам.

Когда Эбернети был доставлен в Седьмой, ему ввели противоядие, и им оставалось лишь ждать. Три чёртовых дня.

Когда даже Хэвенсби не был уверен в том, что его сознание останется в порядке. Когда Хеймитч лежал в лазарете без сознания, едва дыша. С открытыми глазами, вглядываясь в пространство перед собой и никак не реагируя ни на что. Ни на голос, ни на прикосновения.

И снова три херовых дня превратились в сплошной кошмар для Тринкет. Кошмар, в котором она сидела и сжимала руку Эбернети, пока тот забывал её имя. Совершенная пустота в этих серых глазах доводила Эффи до бешенства, до разрывающей виски режущей боли. Невольно ища причину в себе и своих поступках, она медленно, но верно сходила с ума, не слыша от больного ни звука сутками, слишком часто ночуя в его палате с Джоанной.

И когда он пришёл в сознание, Эффи была уверена - в этот момент у неё остановилось сердце.

- Представься, - прошептал Эбернети, и Тринкет расплакалась. Истерично, громко. Она перестала лить слезы, когда тяжелая рука привлекла её в объятья, а хрипящий голос прошептал на ухо: - Да помню я тебя, Тринкет, тебя невозможно забыть.

Именно в тот момент, под истеричный хохот Мейсон, Эффи Тринкет могла совершить действительно настоящее, кровавое убийство со всеми осложнениями.

Его выписку обещали через две недели. Но Хеймитч спокойно раскуривал сигареты на пару с Мейсон, прогуливаясь Дистриктом, уже на шестой день, распыляя неприличные прилагательные в адрес “безвкусной” еды.

Не успел он выйти из лазарета, как тут же Хэвенсби решил, что пора делать выбор. Меняющий всё. И она оттягивала его до последней секунды.

Осеннее солнце просвечивало сквозь паутину чёрных ветвей, и в тот момент почти абсолютной тишины Эффи показалось, будто во всём начала происходить какая-то загадочная перемена. Закрыв глаза, женщина глубоко вдохнула, пытаясь запомнить запах, окутывавший её, и, повременив, с сожалением выдохнула и, приподняв веки, внезапно ощутила чьё-то присутствие.

Эбернети молча наблюдает, пока она упрямо сверлит своими блестящими от накативших слёз глазами каменные плиты под ярко жёлтыми туфлями. Её руки сжимаются в кулаки, а ногти впиваются в ладони. Такая глупая, ранимая Тринкет.

Видит Сноу, Эбернети мог часами разговаривать о какой-то херне с кем угодно, но, когда дело касалось чего действительно важного, касалось его и Тринкет, он готов был молится на образ Коин, лишь бы не сморозить лишнее. Просто сейчас между ними было слишком много всего, чтобы говорить. Все решения были приняты. Все вопросы решены. Осталось только отпустить друг друга.

- Хотела уехать, не прощаясь? - рывком разворачивает её, смотря в глаза, замечая, что кончик носа покраснел от холода.