2134: Элемент (СИ)

— Да не важно, — махнул надкушенным круассаном Никлас. — Вы не волнуйтесь, доктор. Мое мнение о справедливости никого не интересует — как бы я к вам не относился внутренне, называя мысленно вивисектором или душегубом, например — это же надо, детей потоком на лабораторном столе убивать во имя собственных амбиций, у меня есть прямой приказ и я готов его выполнить. Вы в жерновах государственной машины, так что ваше будущее уже предопределено. Сейчас Женевьева фон Хоффман примется вершить свою месть, делая это с патетической речью на устах, я попытаюсь ее остановить и убью в процессе, а вы вернетесь к приятной беззаботной жизни, забыв случившееся сегодня как страшный сон… кстати, попробуйте съесть еще вот этих мягких французских булок, рекомендую. Удивительно, насколько вкусные.

— Это круассаны, — машинально поправил Оберхойзер.

— Я знаю. А это панграмма.

— Что?!

Похоже, доктор уже начинал терять самообладание — последний вопрос прозвучал резким вскриком. Машинально поправив Никласа про круассаны, он только сейчас начал понимать смысл только что им сказанного.

— Панграмма. Короткий текст, использующий все буквы алфавита, не повторяя их. Съешь ещё этих мягких французских булок, да выпей чаю — фраза для проверки шрифтов, которая будучи отображенной на экране показывает, как будут выглядеть все буквы в написа…

— Что вы несете!?

— Я? Сейчас я несу тяжкое бремя вершителя судеб, как бы это патетически не звучало. Причем, могу даже под запись сказать, что предпочел бы просто носить пулемет, но увы, увы… Доктор, ладно, да не нервничайте вы так. Я просто поддерживаю разговор, не о погоде же беседу вести. Или вы предпочитаете ждать развязки событий в молчании? Женевьева, вы вот что думаете? — обернулся Никлас к привязанной к стулу девушке.

— У-у-у-у, у-уу, уу-у-у-уу, — промычала она, взглядом определенно пытаясь сказать что-то Никласу, но он не совсем понял, что именно.

— Ну, я так и думал, — согласно кивнул Никлас Женевьеве, оборачиваясь к Оберхойзеру. — Учитывая анамнез, диагноз очевиден: у пациента заклеен скотчем рот, поэтому речь невнятная, слов не разобрать. Доктор, так что насчет справедливости, вам есть что сказать?

Действие стимулятора понемногу проходило, оставляя за собой расслабленное состояние эйфории. Еще два флакона с эликсиром у Никласа было наготове, но пока ситуация к его приему не располагала, все шло, как и планировалось — по тому плану, что предлагала ему Женевьева недавно. Принимать или нет этот план Никлас рассчитывал по итогу разговора с Оберхойзером, но выводы сделал, пусть больше основанные на эмоциях, сразу после того, как девушка получила пощечину вместо приветствия. Подействовало вместо тысячи слов, даже никакой сделки с совестью не потребовалось для того, чтобы принять предложение Марии Островской о том, чтобы посодействовать торжеству справедливости.

Оберхойзер между тем на вопрос Никласа не отвечал. Услышав недавно о себе прямую характеристику и увидев истинное отношение гостя, он молчал, явно находясь в процессе лихорадочного осмысления ситуации. Периодически косясь на лежащий на белоснежной скатерти пистолет. Никлас же поглощал уже третий круассан. Мягкие, воздушные, просто незаметно залетали.

— Николай Андреевич, хочу поинтересоваться… — наконец подал голос Оберхойзер.

— Александрович.

— Что?

— Николай Александрович. Но вы можете называть меня просто: «молодой человек», так не будете меня раздражать тем, что отчество уже второй раз путаете.

— Николай Александрович, — сглотнул Оберхойзер. — Чего мы ждем?

— Доктор, да… да хрен его знает, если честно, чего ждем.

Ответ Никласа вверг Оберхойзера в откровенный ступор. Никлас же улыбнулся, настроение его еще сильнее улучшилось — похоже, кратковременная эйфория скоро закончится. Дальше по плану придет головная боль и мерзкая общая разбитость, но пока состояние прекрасное, а настроение хорошее.

— Николай Александрович, вы специально надо мной издеваетесь?

— Нет-нет, что вы, как можно? — поспешил успокоить Оберхойзера Никлас. — Не то, чтобы у меня нет плана. Он есть: предположительно, сейчас Женевьева должна показать свои намерения, на вас наброситься с ножом, например, и только после этого я ее убью. Элементарно, как…

— Так она же связана?!

— Вот, доктор, в этом-то все и дело! Как я могу ее убить, если она не пытается на вас напасть?

Никлас прервался, услышав — как ему показалось, отзвук стрельбы снаружи. Оберхойзер снова начал было что-то говорить, но Никлас прервал его резким взмахом.

— Чу! Я слышу пушек гром! — неожиданно даже для себя произнес Никлас громко, вспомнив давным-давно рассказанный ему Соколовым анекдот.

Доктор Оберхойзер, кстати, упомянутого косвенно анекдота или не слышал ранее, или — уже, с некоторым опозданием услышав звучи стрельбы, просто не обратил на это внимание. Поднявшись с места, сжимая и разжимая кулаки, он смотрел то на расслабленного Никласа, то на сверкающую глазами Женевьеву, которая сидела неподвижно. Суть погодя взгляд Оберхойзера скользнул по лежащему на скатерти пистолету.