— Связано! Ну не спрашивай же, пожалуйста! Мне стало очень плохо сейчас! Всё, и слабость сразу, и голова болит и кружится. Вот сейчас я чувствую, что схожу с ума. Понимаешь? Меня всю наизнанку выворачивает. Давай про окончание пару дней не будем вспоминать, я прошу тебя по-человечески, иначе я свихнусь просто. Я обещаю, расскажу тебе всё, как только мне позволят, допустят это. Я влезла не туда, куда надо.
— Всё, Матрёшенька, всё, не спрашиваю. Отдохни. Постарайся хорошо выспаться. Это поможет.
— Да, я и так сейчас засну. До завтра!
Она отключилась. Антон ещё немного поломал голову и тоже решил поспать. Night до сих пор не было дома, но за неё он не беспокоился — значит, дела. Звонок телефона вырвал Чёрного из сладкого сна. Гидромассаж помогал — по ночам Антон теперь спал спокойно. Но это было ещё очень слабое улучшение. Работать он по-прежнему не мог, да и жить без посторонней помощи тоже.
— Антон, мне страшно! — Матрёнин голос звенел от напряжения. — Сделай что-нибудь! Я умру сейчас!
— Что с тобой? Давай спокойно, не торопясь, понемногу. Что ты сейчас чувствуешь?
— Мне страшно. Что у меня крышу снесло. Меня трясёт всю, как когда температура поднимается. Холодный пот, и сердце колотится.
— Матрёша, это всё нервное. Я знаю, у меня так было. Это ты перенервничала вечером и из-за меня сильно переживаешь. Не надо так.
— Нет, это не нервы! Я попробовала понять, откуда оно. Это те, с кем ты общался, это они устроили. Ой!
— Что случилось?!
Чёрный очень хотел бы сейчас оказаться рядом с Матрёной, по телефону отличить реальный наезд от игры расшатанных нервов довольно сложно.
— Как канал открылся. И голос: «Мы пытаемся вас спасти, а вы сопротивляетесь». Это его голос! И страх пропал, сразу! Но кто мы и вы?
— Чей голос?
— Того дяди, Брюса.
— Ты же его не помнила!
Антон не забыл, как девушка уверяла его, что не может вспомнить голос человека из видения.
— Я и не помню! Просто мне кажется, что это он. Ещё был звук такой странный в ушах. На ультразвук похоже.
— Всё, ты успокоилась?
Ладно, кто бы то ни был, если он усмирил излишние нервы, спасибо ему.
— Да, почти. Сначала такая мысль пришла, что всё! Теперь я уже сошла с ума. Я никогда не буду нормальным человеком. Адекватным. Потом ещё одна волна страха того, что это может повториться в любой момент. А потом голос, и всё. Так легко сразу. Я, правда, с ума схожу? Понимаешь, это не разговор был, это как сообщение на пейджер. Я пейджер.
— Нюша, слушай сюда. Пока ты задаёшь себе вопрос, всё ли с тобой в порядке, ты в порядке. Запомнила? Что бы с тобой ни случилось.
— Так теперь будет всегда? Можно, я помру сразу? Вот, я уже не помню, что только что говорила. А ты помнишь?
— Да, я помню, не переживай.
При контактах подобная амнезия — штука обычная. Потому контактёры и стараются немедленно записывать всё или наговаривают на диктофон.
— Знаешь, Анфиса твоя как-то раз сказала, что она с тобой, потому что только ты можешь ей обеспечить весёлую жизнь. Если бы она сейчас была вместо меня, как бы оно ей понравилось? Такое веселье? Скорее это уже сумасшедшая жизнь!
Чёрному показалось, что Матрёна улыбается. Значит, самое страшное позади.
В институт Матрёша не пошла. Она лежала на диване и разглядывала потолок, который то приближался, то снова возвращался на место. Наверно, это качался диван. Ощущение полой трубы, приставленной к голове, не уходило, сама голова тоже была какой-то пустой и гулкой. Внутри неё, как камешки, перекатывались отдельные сжатые в комок мысли. Снова болела спина, тянуло ногу, слабость не давала оторвать голову от подушки. Ей было страшно закрыть глаза, тогда она обязательно упадёт в темноту и уже не встанет.
— Терпи, мать, если выжить хочешь, — с издёвкой пророкотала труба.
Матрёна мигнула. Это уже не на пейджер, это специально ей. С ней заговорили.
— Почему?
У неё не получилось собрать слова в нужный вопрос. Но неизвестный ответил:
— Чтобы его лечить, нужна энергия. У него её нет, у тебя её много. Поэтому ты сейчас работаешь донором. Мы берём твою энергию для лечения. Ты можешь плохо себя чувствовать, но, пока мы используем твою энергию, смерть тебе не грозит. Мы защитим тебя также от любого чужого воздействия.
— Мне уже плохо. Будет ещё хуже?
— Обязательно, — с новой порцией ехидства донеслось из трубы.
— Седой, это ты? — с внезапной надеждой спросила Матрёна.
Ответа не было, но ей показалось, что на той стороне усмехнулись. Расслышать что-либо ещё помешала заскрипевшая дверь.
— Матюня, ты чего разлеглась? Не заболела? — В комнату заглянула мать.
— У меня голова болит, — отговорилась Матрёна, надеясь, что её оставят в покое.
— Тебе таблетку дать? — Отделаться так просто не получалось, мать уже окончательно проникла в помещение и по-хозяйски оглядывала его. — А какой бардак ты тут развела! Мотя! Тебе на столе не прибраться?
— Мама, у меня голова болит! — возмутилась Матрёна. — Не кричи, мне и так плохо.
— Ну и болит, ничего страшного, анальгин выпей. А порядок в доме надо держать. Какая из тебя хозяйка растёт?