— А мы его в батоги, — заговорщицки сказал Полугай. — Плетьми возьмем. Накажем, чтоб впредь устав чтил и права человека блюл, на что и поставлен. Но и служба у нас нервная, а все мы человеки, да, подозреваемый Какалов? Ну так что ж, — оружие имеется?
— А вон у вас парень с датчиком, — ответил Збышек, — его и спрашивайте. А я уже начал ждать адвоката. Сколько там мне его ждать по закону? Двое суток. На вопросы, касающиеся моей работы в Аяксе, я отвечать не буду. Из соображений национальной безопасности. Военная тайна, гражданин начальник! — округлив глаза, страшным шепотом сказал Збышек.
— Да вы веселый человек! — воскликнул Полугай. — Ну а с обвинением-то вы согласны? — спросил Полугай, ничуть не обескураженный.
— Нет. Я не виновен. Вздор, гражданин начальник. Исполняйте свой долг. С этого момента я молчу.
— У нас, помню, говаривали: кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест, — сказал Полугай.
— Верно! — сказал Збышек, восхищенный.
— Л-лады. Ребята, взяли арестованного. На крейсер его. Аккуратнее. Обыскать.
Полугай хлопнул Збышека по плечу, как доброго друга и пружинисто поднялся.
— Так поговорим, полковник? — спросил Полугай Крекеборга, словно они уже остались в палате одни. — О мно-огом следует поговорить. Пошли, устроим собрание.
Крекерборга передернуло.
— Господин войсаул, — сказал вдруг один из конвойных, прижимая к уху «звучок». — Непорядок, каже. У шлюза госпиталя. Несколько человек, вооружены. Пытаются пройти внутрь. Микроненко сообщает. Стрелять ему?
Збышек привстал на руках. Крекерборг снова дернулся. Полугай захохотал.
— А?! — крикнул он. — Тва-йю мать. Полковник?! Дела-то! Что посоветуешь? Стрелять?
— Если фи таже помыслитте о чем-то потопном, — сказал Крекерборг, — фи испыттаете сересный утифление! Этто корапль Аякс!
— Вон ты какой, полковник! — сказал Полугай. — А я думал — инженеришка полугражданский, вакса с медом! А ты — о как!
— Я опязан потчиняттся распоряшениям Наппольшефо Шефа Ссухоручко, коспотин Полукай. Но если фы…
— Ладно, ладно, развоевался полковник, — сказал Полугай примирительно. — Что я предлагаю? Пойдем мы с вами сейчас, господин Крекерборг, да и объясним доблестным нашим аяксам, в чем дело, какую они змеюку под спецкостюмом носили! Годидзе?
— Я фас не понимаю прафилльно… что фи сказалль?!
— Убирай своих подчиненных по казармам, Крекерборг, — сказал Полугай. Тона он не выдержал. Вряд ли даже и сотне казаков повезло бы против десятков озверевших — наших бьют! — аяксов. Полугай отлично это знал. — Не с арестованным же мне договариваться! Или статус мятежника схлопотать хочешь?
— Не нато раскофарифать с нами с поситций групой сила, — тихо сказал Крекерборг. — Тем полее, сейшас, кокта нет кенерала Ларкин. Мои люти — и йа тоше — люпил Маму. Осторошшней, коспотин Полукай. А то фасс путут спросить — как покипла Мама.
— Да я с тобой и вовсе не хочу разговаривать, — произнес Полугай проникновенно. — Мне дело надо сделать. А как она погибла — меня-то чего спрашивать? Ты, полковник, вон его спроси! — и Полугай показал на Збышека. Крекерборг сказал:
— Я пы спросил. И он пы мне скасалль.
— Так спроси! — обрадовался Полугай. — А я запись включу!
— Это не есть клавное неметленно. Неметленно ми с фами пройтем к шльюсу коспиталль. Какалов! — сказал Крекерборг. — Штать меня секотня. Я корапельный нотарус, йа путу с топой секотня. Какк атфокатт.
— Спасибо, Франц Карлович, — сказал Збышек.
Полугай молчал.
— Касаки! — сказал Крекерборг таким голосом, что конвой вытянулся по стойке «смирно». — Исполнятте свой толк. Фойсаулль Полукай! Слеттутте са мной!
Крекерборг прошел сквозь расступившихся казаков. Полугай оглянулся на Збышека.
— Вот так, начальник, — сказал Збышек наставительно. Полугай прищурился.
— Взять арестованного, евреи! — заорал Полугай.
Казаки кинулись, едва Полугая не сбив с ног. Збышеку стало очень тесно, перед глазами мелькали подбородки, начинавшиеся вроде бы сразу под касками, один подбородок только отделяли от каски усы, мелькали части спецкостюмов, один раз мелькнула рукоять скорчера, с покачивающимся над ней отстегнутым ремешком кобуры… можно было успеть схватится за эту рукоять… Збышек подавил в себе первый порыв, расслабился. Ему не сделали больно ни разу, обыскивая. Приблизился потолок и Збышека понесли на плечах — как братья-витязи спящую красавицу. Спать хотелось. Чудовищно хотелось спать.
А проигрыватель — сопрут, подумал Збышек. Обязательно. Войсаул и сопрет, непременно.