1941. Вяземская катастрофа

Почему Конев, упомянув о просочившихся мелких группах противника, не доложил Шапошникову об очень важном моменте — о захваченных противником еще 3 октября плацдармах на Днепре? Как говорится, не его епархия? А может потому, что к мостам на Днепре противник смог выйти, только прорвав оборону фронта на всю глубину! Конев после войны будет утверждать, что только от Буденного в ночь с 5 на 6 октября узнал о переброске соединений 49-й армии на юг и что никаких войск на рубеже Гжатск, Сычевка не оказалось (при чем здесь Гжатск, непонятно). Другими словами, он хочет сказать, что рассчитывал, что на Ржевско-Вяземском рубеже по-прежнему обороняются части 49-й армии. Ну, а раз его не предупредили о перегруппировке, то и нечего спрашивать с него, что вражеские плацдармы, сыгравшие в дальнейшем свою зловещую роль в окружении основных сил Западного фронта, не были своевременно ликвидированы. Конев и предложил отводить войска фронта на необорудованный гжатский рубеж, не задерживаясь на укрепленном Ржевско-Вяземском, потому что знал о сложном положении на восточном берегу Днепра (хотя бы из упоминавшегося выше доклада генерала Калинина).

Как можно поверить Коневу: в тылу Западного фронта проводится такая масштабная перегруппировка, с обороняемого им направления отводится целая армия — по существу, стратегический резерв Ставки, а командующий об этом не знает. (Если же действительно Ставка и Генштаб не уведомили о перегруппировке 49-й армии командующего Западным фронтом, то можно представить, что там творилось после известия о сдаче Орла 3 октября.) Ведь штаб 49-й армии находился на ст. Новодугинская, всего в 24 км от Конева. А в Касне (в двух шагах от его штаба) грузились части 248-й стрелковой дивизии, в полосе которой как раз и находились эти злосчастные мосты, о которых так, видимо, никто и не решился доложить.

А мосты не простые, десятки которых при отходе достались врагу в исправном состоянии. Захватив их, немцы без проблем смогли быстро переправить свои танки на другой берег реки. Согласно немецкой карте, к исходу 3 октября они захватили два небольших участка восточного берега[161]. На следующий день, воспользовавшись неразберихой на этом участке обороны, они несколько расширили плацдармы, овладев имевшимися здесь укреплениями. За взорванный без разрешения мост в Смоленске, на который уже въезжали немецкие танки, хотели судить отдавшего приказ начальника гарнизона полковника П.Ф. Малышева (для этого пригнали за ним самолет из Москвы!). А здесь за два невзорванных моста могли и расстрелять. (В скобках замечу, что только 22.10.1941 г. последовала директива Ставки о разрушении объектов военного значения при отходе: мостов, аэродромов, запасов материальных средств, складов, приведении шоссе в непроезжее состояние).

Подведем итог. И.С. Конев не мог 4 октября самостоятельно принять решение об отводе войск фронта на гжатский рубеж, то есть сразу на глубину 150–160 км, к тому же озвученное задним числом. Никаких распоряжений на отход (или хотя бы о подготовке к нему) в течение 4 октября и в первой половине 5-го им отдано не было, и следов их в архиве не обнаружено. И все последующие решения, действия Конева и поведение первых лиц из полевого управления фронта только подтверждают это. Утверждение бывшего командующего Западным фронтом о том, что он принял решение на отход еще 4 октября, не что иное, как попытка задним числом снять с себя ответственность за опоздание с отводом войск фронта, которое привело к катастрофическим последствиям. Кроме того, в рассуждениях о якобы принятом им, вопреки мнению Ставки, решении проскальзывает мысль, что если бы его послушали и вовремя приняли его предложение, то не было бы ни окружения, ни катастрофы под Вязьмой.