Позволю себе несколько замечаний по поводу обстоятельств принятия важнейшего решения на отвод войск, запаздывание с которым привело к трагедии окружения. Боязнь принятия самостоятельных решений (тем более на отход!) — характерная черта молодых советских военачальников, выдвинутых на высокие посты после чистки 1937–1938 гг. Вред, нанесенный репрессиями, заключался не только в снижении уровня подготовки кадров в связи с выдвижением на руководящие должности людей с недостаточным опытом прохождения службы, но зато умеющих угадывать желания начальства. Еще большее значение имело нагнетание атмосферы страха и неуверенности среди командного состава. В этом же направлении сработала и недавняя расправа с командующим Западным фронтом генералом Д.Г. Павловым и другими руководящими работниками этого фронта. Об истинной причине расправы все догадывались… Можно вспомнить и обвинения в панических настроениях, предъявленные командующему Юго-Западным фронтом Кирпоносу М.П. и маршалу Буденному С.М. Командующие боялись взять на себя ответственность за неудачные действия войск. Поэтому их донесения о сложившейся обстановке до 4 октября особой правдивостью не отличались. Все больше говорилось о прорыве и просачивании в тыл мелких групп противника и о принятых мерах по их уничтожению.
В вермахте обычно задачи ставились в общем виде. При этом немецкие командующие оперативными объединениями обладали несравненно большей самостоятельностью в выборе способов их решения. Они даже имели смелость возражать фюреру. Максимум, что он мог сделать, так это отправить в отставку. Характерный пример. Гитлер на совещании 4 августа 1941 г. в штабе группы армий «Центр» заявил, что «противник у Великих Лук должен быть уничтожен». Однако командующий группой фон Бок 11 августа доложил, что танковая группа Гота будет готова не ранее 20 августа, а без танков наступать нельзя. В итоге наступление отложили с тем, чтобы позднее использовать в нем танковый корпус. О результатах этого удара мы уже говорили. В Красной Армии отстранением от должности дело могло не кончиться… В связи с этим интересна позиция германского руководства и по такому щепетильному вопросу, как отход. По свидетельству Типпельскирха, Гитлер почти совершенно отвергал отвод войск как оперативное средство, необходимое для того, чтобы восстановить свободу действий или сэкономить силы. Здесь он оставлял право принимать всякое, даже малейшее, тактическое решение только за высшей инстанцией. Позднее, когда армии вермахта под Москвой стали терпеть одно поражение за другим, он установил следующий порядок: отход частей — только с разрешения командующего армией, отход соединения может разрешить только командование группы армий. Командующие армиями, особенно Гудериан, выразили протест против такого ограничения их прав [21].
В 1941 г., начиная с 22 июня, в обстановке поражений и оставления западных областей страны, обладающих высоким экономическим потенциалом, советское военное и особенно политическое руководство также всячески, где надо и не надо, противилось отводу войск. С принятием решений на отвод войск, как правило, запаздывали до момента, когда начавшийся несанкционированный отход превращался в бегство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Конев, только что назначенный командующим фронтом, начал с того, что приказал переделать план обороны 16-й армии, который предусматривал мероприятия на случай вынужденного отхода. А теперь, когда пришлось обосновывать необходимость отвода войск, ему не хватило не только настойчивости, но и правдивости. При переговорах 5 октября Конев больше упирал на тяжелое положение на левом фланге Резервного фронта (поэтому и Сталин в разговоре с Жуковым будет говорить о том же). Он «забыл» упомянуть о сдаче Белого и ничем не прикрытом разрыве между 30-й армией и группой Болдина, о прорыве обороны фронта на всю глубину на этом направлении и о том, что противник на вяземском направлении уже вышел к тыловому рубежу фронта (р. Вопец).