Однако это очень странно. Как мы убедились, в течение той недели по всей стране шла напряженная подготовка к отражению германского нападения. Неужто за это время, тем более в самый канун нападения, у военно-морского министра и главы правительства не нашлось общих дел для обсуждения? И действительно, записи в журнале посетителей, принятых И.В. Сталиным в его кремлевском кабинете, свидетельствуют, что Николай Герасимович почему-то сказал неправду: 21 июня адмирал Кузнецов находился в кабинете вождя с 19.05 до 20.15!354
Тем не менее, описывая события 21 июня, Кузнецов в числе лиц, с которыми он встречался, Сталина не назвал. Случайно ли? Может, известный флотоводец просто запамятовал? Но в столь худую память адмирала трудно поверить. Последний предвоенный день Кузнецов осветил весьма подробно, уделив основное внимание общению с очень широким кругом лиц. В числе их – нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, работники центрального аппарата ВМФ адмиралы Галлер и Алафузов, командующие флотами Трибуц, Октябрьский, Головко и даже собственная жена Вера Николаевна355. В этом списке нет только Сталина, главы страны и его прямого начальника. Наконец, разговор в девятом часу вечера с капитаном первого ранга Воронцовым о предстоящем нападении Германии он вспомнил в подробностях, а закончившуюся минутами раньше встречу с самим Сталиным по тому же вопросу – забыл напрочь? Это невозможно, Сталин – не то лицо, разговор с которым в преддверии тяжелейшей войны в нашей истории может забыться. Ведь первейший вопрос, всегда интересующий любого коснувшегося темы начала войны человека, тем более ее участника, – а что думал по этому поводу Сталин? Верил ли он в скорое нападение немцев? И как отнесся к действиям самого Кузнецова, когда тот два дня назад ввел на флоте оперативную готовность № 2? Одобрил ли такую «инициативу» или, наоборот, не одобрил? А если не одобрил, то не пообещал ли стереть ослушника «в лагерную пыль» за самоуправство, как он всегда поступал в подобных случаях (в чем нас убеждают)? Такое разве забудешь!
Однако про эту важнейшую встречу Кузнецов не сказал ни полслова. Но если «силовой» нарком говорит о начале войны и касается при этом кого угодно, только не Сталина – это выглядит весьма странно и вызывает подозрение. Поэтому дальше по тексту Кузнецов все же исправился, вспомнив про Сталина, и вот что из этого получилось.
В 3 часа утра 22 июня немцы начали первый воздушный налет на Севастополь. Получив соответствующий доклад командующего Черноморским флотом, Кузнецов бросился к телефону сообщить тревожную новость Сталину. Абсолютно естественный шаг: министр спешит предупредить главу правительства о чрезвычайном событии – начале войны! Но поговорить со Сталиным ему не удалось:
«Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И.В. Сталина. Отвечает дежурный:
– Товарища Сталина нет, и где он, мне неизвестно.
– У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан немедленно передать лично товарищу Сталину, – пытаюсь убедить дежурного.
– Не могу ничем помочь, – спокойно отвечает он и вешает трубку»356.
Кузнецов пытается дозвониться Сталину по другим телефонам – и тоже безуспешно:
«Еще несколько минут не отхожу от телефона, снова по разным номерам звоню И.В. Сталину, пытаюсь добиться личного разговора с ним. Ничего не выходит. Опять звоню дежурному:
– Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие самолеты бомбят Севастополь. Это же война!
– Доложу кому следует, – отвечает дежурный.
Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздраженный голос:
– Вы понимаете, что докладываете? – Это Г.М. Маленков.
– Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война…».
Не сумев связаться со Сталиным по телефону ночью, утром 22 июня Кузнецов сам отправился в Кремль, чтобы лично доложить ему обстановку в связи с нападением Германии. Однако Сталина он там тоже не застал: